— Какая трогательная забота о моей скромной персоне! Вы не
считаете, что немного переигрываете?
— Вы напрасно так настроены. Ваша экскурсия в Америку может
плохо кончиться, — с явной угрозой сказал незнакомец.
Дронго обратил внимание на правое ухо незнакомца. Оно было
как-то плотно прижато к голове, словно было сломано еще в ранней молодости. На
вид гостю было лет тридцать пять. Он заметил и характерный жест незнакомца,
который тот трижды повторил. Тот массировал большим пальцем правой руки
остальные четыре пальца. Словно пересчитывал деньги или карты. Карты? Он вдруг
понял, кто именно пришел к нему в эту ночь. Понял и впервые расслабился.
Кажется, он ждал именно этого гостя.
Все вставало на свои места. Теперь он даже знал, что именно
попросит ночной гость у него и какую помощь он может оказать этому знакомому
незнакомцу.
— А я принимаю вашу угрозу, — сказал он, — принимаю ее к
сведению. Мне тем более нужно быть осторожным, если учесть количество убитых
вами людей, Цапля. Вы ведь должны были получить лицензию и на мое убийство?
Впервые в лице гостя что-то дрогнуло и начало рассыпаться.
— Откуда вы знаете? — явно волнуясь, спросил он.
Глава 14
Лагерная жизнь — это особый вид испытаний, который проходят
самые стойкие и самые мудрые. Это своеобразный полигон, на котором проверяются
мужество индивида, его способность к выживанию, его умение ладить с другими и,
если нужно, драться с гораздо более сильным соперником. Лагерная жизнь — это
доведенная до экстремального состояния обычная жизнь, помноженная на страхи,
насилие, издевательство и голод.
Здесь не прощают никаких ошибок. Здесь за все приходится
платить собственной кровью. Андрей усвоил эти истины еще до того, как попал в
лагерь. Место для каждого заключенного выбирал сам начальник колонии и строго
следил, чтобы новая партия прибывших не занимала места старожилов, словно
подтверждая некий кодекс воровских законов для новичков.
Об Андрее Кирьякове было известно достаточно много, и ему
выделили достаточно почетное место в углу большой палаты. Занимая свою койку,
он обратил внимание на трех мрачноватых типов, сидевших в центре палаты.
Несмотря на дневное время, они не выходили на работу. Более того, рядом на
тумбочке одного из этой неприятной тройки даже стоял заварной чайник —
немыслимая роскошь в колонии. Андрей знал одного из этой тройки. Это был как
раз тот самый молодой рецидивист, с которым они вышли в разные сроки из одного
детдома.
— Ну, что, — весело сказал именно этот парень, — будем
знакомиться. Я Забияка. А ты, кажется, Сказочник. Так тебя все называют.
— Это мое дело, — угрюмо ответил Андрей.
— Ладно, не выпендривайся, — примирительно сказал Забияка, —
мы ведь с тобой вроде как родные кореши. Не смотри — не узнаешь. Мы ведь с
тобой из одного детдома вышли. Просто я на шесть лет позже тебя вылупился.
Директором все еще Соломон Маркович был, царство ему небесное, хороший человек
был, душевный.
— Чего-то не помню я тебя, — с явным недоверием произнес
Андрей.
— Да ты и не можешь помнить, я на шесть лет младше тебя был.
Помнишь, местные ребята у двоих мальцов хлеб отняли? Так вот одним из этих
мальцов я был. Ты еще тогда мне свой хлеб отдал. А сам пошел и рожи начистил
этим местным ребятам. Про тебя потом долго рассказывали. Тебя даже в милицию
забрали, но директор добился твоего возвращения.
— Все-таки не помню я тебя, — поднялся Андрей, подходя к
сидевшей в центре палаты группе, — может, ты подставка какая?
Забияка оглушительно захохотал:
— Это я подставка? Да меня вся страна знает. Меня в Тюмени
резали, но не смогли добить. А ты говоришь — подставка. Что, правда не
вспоминаешь меня?
— А как мы называли директора между собой?
— Ха! Все-таки решил проверить. Царь Соломон звали. Так его
вся школа называла, у него еще на шее шрам был от пулевого ранения. Теперь
убедился?
Вместо ответа Андрей протянул ему руку.
— Знакомься, — подтолкнул его Забияка, — это наши люди. Они
паханы в этой колонии. И без них ничего не решается.
Первый — маленького роста, худощавый, с гнилыми зубами —
улыбнулся и сказал:
— Будем знакомы, Сказочник. Много о тебе слышал. Я — Барсук.
Другой, высокого роста, с широкими плечами и большими
глазами, молча смотрел на Андрея. Потом нехотя сказал:
— Дружить будем или враждовать?
— От вас зависит, — довольно смело ответил Андрей.
— Храбрый ты и глупый. Знаю, как тебя избили за дурь твою.
Поэтому не муддахайся. Так лучше будет. А насчет дружбы подумай. Многие хотят
дружить со мной, не всем такая честь выпадает. Здесь либо «шестерки», либо
петухи. А паханы только мы. Так что думай, Сказочник, о моих словах.
Он встал и неторопливо зашагал к выходу. За ним поспешил
Барсук. Забияка испуганно смотрел им вслед.
— Кто это? — спросил Андрей.
— Зверь, — ответил Забияка, — про случай в тайге слышал? Его
работа. Говорят, всех своих товарищей съел и потому живым вышел. Он здесь
главный. Смотри, не зли его, вмиг в покойниках окажешься. Видимо, ты ему
понравился, раз он тебе про дружбу говорил. Он так просто ничего не говорит.
Так началось знакомство Андрея Кирьякова с лагерной жизнью.
Здесь были свои строгие иерархические правила и своя очень жесткая система
отношений. В колонии каждый знал свое место и вел себя соответственно
занимаемому рангу. Условностей здесь придерживались больше, чем в английском
парламенте. Нарушение этикета каралось смертью, и каждый попадавший в колонию
новичок заучивал все писаные и неписаные правила наизусть, чтобы раз и навсегда
определить свое место в этой системе взаимоотношений.
Даже разделенное на касты древнеиндийское общество было
менее разобщенным, чем касты внутри колонии. За общение с опущенными
гомосексуалистами, или петухами, здесь наказывали гораздо строже, чем
практиковалось в Индии при общении жрецов с «неприкасаемыми». Если гомосексуалист
скрывал свое прошлое и осмеливался есть из общей кастрюли или прикасаться к
другим заключенным, наказание было более чем строгим, почти обязательная
мучительная смерть. Паханы определяли в колонии все правила, все законы, а
лагерное начальство благосклонно следило за этим разделением среди заключенных.
Сама система паханов была выгодна всем. И зекам, и начальству. Первые знали, у
кого искать защиты от произвола внезапно появлявшихся дикарей. Вторые понимали,
с кем нужно говорить, чтобы поддерживать порядок в лагере на должном уровне. И
система продолжала бесперебойно функционировать, устраивая всех по обе стороны
криминальной черты.
