«Какая это у вас судимость, гражданин?»
А я стою и дрожу весь. Удавить хочу самого себя. Они думают,
я от страху дрожу, не понимают, что от ненависти к самому себе. И вдруг я глаза
Катьки увидел. Смотрит она на меня, и глаза у нее такие… — Он выбросил сигарету
в окно, сжал крепче руль машины… — Никогда ее глаза не забуду. Смотрю и
понимаю, что натворил. И вижу, любит она меня по-прежнему. Понимаешь — меня,
гаденыша, насильника, любит. А прокурор уже лезет со своими вопросами. Сейчас,
говорит, мы этому сукину сыну очную ставку делать будем, и ты на него укажешь.
И приказывает брюки с меня снять, чтобы, значит, пятна разные там на экспертизу
послать. Тут его ребята с меня, как с каменного, брюки и содрали. А начальник
милиции говорит: «Не надо нам никаких опознаний, он это все сделал, там
свидетели видели, как он с ней в парке встретился и как уходил оттуда, тоже
видели». Но прокурор настаивает и просит брюки мне какие-нибудь найти.
На повороте мелькнула табличка, что до Хартфорда осталось
девятнадцать миль.
— Скоро будем, — сказал Клычков, замолкая.
— Тебя посадили? — впервые нарушив молчание, спросил Дронго.
— Нет. Когда прокурор опять об очной ставке заговорил, он
вспомнил, что заявления нету от потерпевшей. И сказал ей, чтобы она писала. А в
большой комнате шумно было, мать кричала, милиционеры надо мной, раздетым,
смеются, начальник милиции кричит, и вдруг так очень тихо Катька говорит:
«Нет». И все услышали. Мать даже замерла, испугалась, на нее смотрит. Прокурор
начал что-то понимать. «Как ты сказала?» — спрашивает. А она твердо так говорит:
«Нет». И все молчат. Потом разом все кричать стали — прокурор, мать, начальник
милиции, даже дежурные «мусора». А она стоит одна, вся избитая, разодранная,
изнасилованная, и говорит все время: «Нет, нет, нет».
Они ведь все не понимают, почему она меня жалеет. Не
понимают, что и она в этот момент мои глаза увидела. И боль там мою тоже
увидела. Знаешь, какая это страшная боль! Словно кто-то твою любимую женщину
вот так подло, грязно, на глазах у тебя прямо трахнул, а ты стоял и смотрел. Ты
даже не представляешь, как это больно. Смотрю я на нее, как она все время
твердит «нет», и чувствую сам, какой я есть. Она ведь всю мою жизнь в этот
момент перевернула, человека во мне разбудила, а зверя убила. И на меня все
время смотрит. Словно поддержки какой ждет. От меня ждет. И тут я впервые в
жизни не выдержал. Встал я перед ней на колени и попросил: «Прости меня,
Катька. И будь моей женой». Ты понимаешь — я, вор в законе, известный по Союзу
«академик», на коленях стою перед ней в присутствии всех этих сукиных детей. И
все молчат. А она спокойно так, очень спокойно подошла ко мне и говорит, что
согласна. Тут все снова стали кричать, а я, кажется, сознание потерял, ничего
не помню.
Ночью в себя пришел, в камере. Они решили, что она немного
тронулась, и меня все-таки не выпустили. Так я из рубашки своей петлю сделал и
ночью повесился. Только не рассчитал, трубы там в изоляторе гнилые были, вот
они и не выдержали. А через два дня меня выпустили. Кажется, мы приехали в этот
Хартфорд. Теперь ты понимаешь, что она для меня?
— Мне теперь жалко Рябого, — сказал вдруг Дронго, — тебя ему
не остановить.
Глава 28
Они лежали на земле, всматриваясь в предрассветный туман. В
эти часы люди спят обычно особенно крепко. Все трое ждали Цаплю, который должен
был появиться с минуты на минуту. Он лучше других знал расположение дома и
вызвался проверить наличие охраны вокруг него. Все было тихо. Здесь не было
столь привычных уху стрекотания кузнечиков или щебетания птиц. Природа словно
замерла в ожидании.
— Чего он там так долго? — недовольно проворчал Клычков. —
Мог бы и быстрее вернуться.
— Это не так просто, — заметил Дронго, — там ведь охрана.
— Не верю я ему. Он ведь человек Рябого, — напомнил Клык.
— Не надо, — строго одернул его Дронго, — он ведь с нами
сюда вместе приехал. Вместе будем этот домик штурмовать.
— Увидим, — произнес Клычков.
Они ждали еще минут десять, пока наконец не появился Цапля.
— Там удвоена охрана, — тревожно сказал он, — но пройти
можно.
— План прежний? — спросил Нестор.
— Да, но нужно быть очень осторожными. Иначе мы рискуем
вызвать на себя огонь из сорока автоматов.
— Это уже как бог пошлет, — нервно сказал Клык, натягивая на
себя противогаз.
— Не люблю стрелять в людей, — пробормотал Дронго, также
натягивая на себя маску противогаза.
— В общем, я единственный среди вас профессиональный
истребитель человечества, — Цапля надел противогаз и присоединился к остальным,
— всегда мечтал пощупать Рябого.
Они отправились к дому, стоявшему на холме. Это был
загородный дом Рябого. Нестор, оставшийся один, подтянул к себе тяжелый пулемет
и посмотрел через оптический прицел на дом. Пока все было спокойно.
Трое из одной команды тихо крались к дому. У стены
прохаживался часовой. Цапля поднял руку, попросив остальных лежать на земле, и,
дождавшись, пока рядом с ним не поравнялся охранник, быстро вскочил на ноги. Не
было слышно даже хрипа часового, Цапля был настоящим профессионалом. Дронго
невольно поморщился, но Цапля уже подавал знак.
Они метнулись к стене, и Клычков бросил на стену специальный
крюк. Зубья были обмотаны пластиком, и звука почти не было слышно. Первым по
веревке поднялся сам Клычков, следом пошел Дронго, замыкал
альпинистов-любителей Цапля. Они спустились в сад. Пока все шло по плану. У
Дронго висело за спиной огромное ружье. Все были вооружены короткими автоматами
и слезоточивыми гранатами. Пока Клычков и Дронго двигались вперед к дому, Цапля
расчетливо установил на стене радиоуправляемые мины.
У дома ходили трое охранников. Цапля показал в сторону
небольшого строения справа от основного здания. Все трое поспешно скрылись там.
— Это уже настоящее кино, — прошептал, немного задыхаясь,
Дронго, — тоже мне команда смертников!
— Ничего, — тоже тяжело дыша, ответил Клычков, — эти ребята
хоть и моложе, но подготовлены еще хуже.
Дождавшись, пока охранник, стоявший у дома, подойдет к ним
ближе, они по знаку Цапли бросили камень на траву. Заинтересованный охранник
подошел поближе и получил нож в спину от Клычкова.
Клык оттащил его за подсобное помещение.
— Обязательно махать ножами, — зло спросил Дронго, — не
можете без этого? Мне потом отсюда еще уезжать предстоит.
— А ты хочешь, чтобы мы их в живых оставляли? — удивился
Клычков. — Тебе просто твоя баба не дорога.
Не время было ругаться, и Дронго проглотил это оскорбление,
лишь покачав головой.
