Рита мельком глянула в зеркало: это называется выглядеть
хорошо? А впрочем, какая разница!
Дверь приоткрылась, появился высокий мужчина лет шестидесяти
пяти. Седой, плечи широченные, простое приятное лицо. Только глаза какие-то
странные. А, понятно, они сильно прищурены, даже цвета их не видно. Что ж он
так щурится? Болят глаза?
Держался мужчина очень прямо, был подтянут, плечи
развернуты. Неужели еще один из тех, кто привык носить военную форму, а не
штатский костюм? Таких Рита за последнее время повидала столько, что не
сосчитать. Но этот определенно повыше чинами, чем другие, вон какая властная
повадка.
Она никогда не могла пожаловаться на сообразительность, а уж
за последнее время, когда была занята только тем, что размышляла, какой новый
удар нанесет ей очередной посетитель, привыкла думать мгновенно, выводы делать
моментально, сопоставлять факты и анализировать их побыстрей, чем какая-нибудь
ЭВМ. Побыстрей, чем сочинял стихи тот самый Эпикак, о котором Рита когда-то,
лет еще десять назад, читала у Курта Воннегута! Георгий этот рассказ тоже
читал, только не в книжке, а перепечатанным на машинке. Почему-то все хорошие
произведения в России не в издательствах издавали, а перепечатывали на машинке.
Это называлось – самиздат.
Впрочем, она не о том.
Рита без усилий отогнала воспоминания о Георгии. Привыкла не
думать о нем – и не думала. Выдрессировала себя. Слишком уж больно. Ни к чему.
Ничего не исправить, не вернуть, да и… Все было обречено, зря она ему поверила,
зря… Ого, она рассуждает, как юная девочка, которую обманул престарелый
ловелас. А на самом-то деле все наоборот.
Ну так вот, человек, который вошел в ее «палату номер шесть»
(те минуты, когда она, случалось, готова была сойти с ума от безысходности,
Рита называла ненавистную комнату именно так), – человек этот был не простой.
Она сразу поняла. Не один из многих, хотя на нем такой же безликий серый
костюм, как на «многих», а такой, который привык повелевать. Привык отдавать
приказы. И какие приказы…
– Рита Дмитриевна, здравствуйте.
– Здравствуйте, товарищ генерал-майор.
Меж прищуренных век словно бы сверкнуло узкое серое лезвие.
Мгновение заминки. Но он тоже умел быстро соображать, даже, пожалуй, мог дать
ей фору очков сто.
– Значит, вы запомнили ту обмолвку Георгия. Глупо было
надеяться, что вы не обратили на нее внимания. Я еще когда прослушивал запись,
подумал, что вы непременно отреагируете на его слова.
– Я, помнится, промолчала, – возразила Рита.
– Я догадливый, – благодушно сказал гость.
Ну да, она не сомневалась, что в ее «палате номер шесть» во
множестве натыканы микрофоны. Сначала сомневалась, потом обратила внимание, как
осторожно ведет себя Федор, – ну и сообразила. Правда, поздно. А роль
телевизионных камер с успехом исполняли Нина и Маша, которые оставляли Риту
одну только в кабинке туалета. Даже когда она мылась под душем, они находились
в ванной комнате. Все делалось, конечно, под предлогом неусыпной заботы о ее
здоровье. Ну что ж, здоровье у нее и в самом деле было не ахти. Предлогов
неусыпного наблюдения за ней было немало, но никто и никогда не признавался,
что оно ведется. Все происходило как бы невзначай. А сейчас «гость» сам заявил,
что ее разговоры записывали на пленку, потом прослушивали.
Что это значит? Почему к ней пришел «самый главный
начальник»? Почему перестал играть с ней? Может быть, она уже не нужна им?
Может быть, ее решили здесь убить? Нет… слишком хлопотно. Ее могли просто не
лечить. Она трижды была на краю смерти, но ее вернули к жизни. Значит, им нужна
ее жизнь.
Вопрос только, нужна ли она ей самой.
За более чем восемь месяцев, проведенных Ритой в просторной,
удобной, красивой комнате, которую она ненавидела, как только может узник
ненавидеть свою тюрьму, она много думала и о жизни, и о смерти, и порою смерть
казалась ей куда желанней жизни. Она обдумывала способы побега и способы
самоубийства долго и тщательно. Но как невозможно было убежать из этого дома,
из сада, окруженного высоким, огороженным колючей проволокой забором, в глубине
которого дом стоял, так же невозможно было незаметно уйти из жизни.
То есть, наверное, и перебраться через забор, и украдкой
вскрыть себе вены было вполне осуществимо при большой хитрости и большом
старании. Но что потом?
Куда она пойдет после того, как спустится с забора?
Единственный человек, который может ей помочь, жил здесь же, рядом с ней.
Федора привезли сюда после того, как у Риты чуть не случился выкидыш в
Доримедонтове. Теперь Лавров наблюдал за ее здоровьем вместе с гинекологом
Сарой Львовной и терапевтом Львом Михайловичем. Сара была огромная черная
женщина с трагическим выражением широкого, щекастого лица. Лев – маленький, как
мышка, по сравнению с ней. Сара даже улыбнуться никогда себе не позволяла, а
Лев порой пошучивал:
– Нет, вы не подумайте, хоть Сара и Львовна, но я не папаша
ей. Нет, нет!
Пусть Рита и относилась к ним обоим с омерзением, как ко
всем своим тюремщикам, они были неплохие врачи. И поддерживали ее здоровье в
относительном равновесии. Второй раз они вытащили ее с того света после того,
как она прочла в газете, что клад в Сормове нашли. Как-то так на нее это
подействовало, хоть она сама сказала Георгию, где именно его надо искать, сама
воспроизвела тот план, который нарисовал в свое время Сазонов… Почти смертельно
подействовало…
В третий раз ее спасли во время родов. Но ее дочь они так и
не смогли спасти.
И Федор не мог ничем помочь. Федора в тот день не было рядом
с Ритой. Иногда он уезжал из санатория. Ну да, Риту уверяли, что ее как
иностранку лечат в привилегированном санатории, одном из тех, что доступен
только самым высшим чинам КГБ. Судя по роскоши, царившей вокруг, это было
отчасти правдой, а может, и не отчасти. Вот и в тот день Федор уехал из
санатория на плановую операцию и попал в автокатастрофу. Грузовик с пьяным
водителем врезался в его «Волгу», доктора Лаврова увезли в больницу – живого,
но со сломанными ногами. Ну вот, теперь и он лежал с переломами, как в сорок
первом году Рита. Он позвонил ей. Нина, сладко улыбаясь, сказала, что доктору
Лаврову для такого случая в палату протянут провод и принесут аппарат, ну а
Рита Дмитриевна сама может прогуляться по коридорчику к телефончику. Позвонил и
сдавленным голосом пробормотал, что им остается только надеяться на лучшее и
уповать на Бога.
Видимо, он хотел ее успокоить. А может быть, предупредить. В
тот же день у нее начались роды (на две недели раньше срока). Ребенок родился
мертвым. Рита лежала без сознания и не видела девочку, ей сказали все потом.
Нина сказала. Лев Михайлович стоял рядом и тяжело вздыхал.
