Она думала, пытка одиночеством никогда не кончится – ни
слова от Георгия, ни слова от Федора. Ни проблеска надежды. И вот вдруг
появился этот генерал-майор…
– Рита Дмитриевна, – сказал он. – Жарковато у вас тут, мне
кажется. Пойдемте прогуляемся по саду? Погода – чудо!
Стоял слякотный промозглый день. Такое ощущение, что не
апрель на дворе, а ноябрь. Однако под ногами сквозь грязь сквозила молодая
трава, и почки на кустах сирени отчаянно набухли.
«Пожалуй, и правда, погодка – чудо», – подумала Рита, сжимая
у горла ворот теплой куртки, которую ей еще осенью привез Федор. Когда она
надевала эту куртку, ей всегда становилось чуть легче на душе.
– Моя фамилия Храмов, – сказал генерал-майор, когда они
отошли от здания на порядочное расстояние. – Воинское звание вы угадали. Я
хотел вам кое-что сказать, несколько вещей. Во-первых, что через два часа вы
уезжаете. Вас отвезут в аэропорт, а в пять вечера у вас самолет из Москвы в
Париж.
Рита споткнулась. Хотела что-то сказать, но не нашла слов.
– К сожалению, вы не сможете проститься с вашими знакомыми,
– сказал Храмов. – Лавров все еще в больнице, Аксаков… ему недосуг сейчас,
очень занят. Ну что ж, так бывает. Если вы задержитесь, могут возникнуть
хлопоты с продлением визы. Вы опять застрянете у нас неизвестно на сколько, а
вы вряд ли хотите застрять.
– Вряд ли, – тупо повторила Рита, все еще не вполне поверив.
– Я хотел кое-что объяснить, – проговорил Храмов. – Имейте в
виду, я не обязан это делать. Наша беседа носит сугубо частный характер.
Рита шла молча, глядя на сырую землю, испещренную ржавыми
пятнами прошлогодней листвы. Под ногами громко чавкало.
– Французское посольство неоднократно задавало нам вопросы
относительно вас, – осторожно сказал Храмов. – Их… смущало, отчего вы не
выехали в Париж вовремя. Объяснения насчет пропавших документов они считали
нестоящими и требовали вашего прибытия в посольство. Однако у нас были
основания задерживать вас. Мы подозревали, что вы косвенно или напрямую
причастны к нечистым финансовым махинациям, которые еще до войны начал
проделывать некий Юрский. Это имя ведь вам знакомо?
Рита промолчала.
– Мы обладали информацией, что еще в двадцатые годы Юрский
тайно продавал за рубежом облигации царских займов, что не входило в его
служебные обязанности. – Храмов чуть усмехнулся. – Деньги он переводил на
личные счета в банке «Лионский кредит». Нам известно, что Юрский был близок к
вашей семье. Нам предстояло выяснить вашу роль в судьбе этих денег. В
капиталистическом мире банкиры стоят на страже финансовых интересов своих
клиентов. Доступ к банковской информации закрыт. Тем и объясняется тот факт,
что мы… – Он запнулся. – Что мы получали нужные сведения так долго. В конце
концов к делу подключилось французское правительство, которому стало известно,
что… – Опять заминка. – Что французскую гражданку в Советском Союзе подозревают
в уголовном преступлении.
Молчание.
– Вы ни о чем не спрашиваете, – проговорил Храмов. – Но я
знаю, что вас интересует сейчас. Каким образом сведения о вашем положении дошли
до Франции?
Рита упорно молчала.
– Один человек, у которого были старые боевые товарищи в
вашей стране, написал им письмо. Он не решился посылать его по почте, понимая,
что почтальоны порой бывают недобросовестны.
Рита впервые повернула голову и взглянула на Храмова
внимательней. Он издевается над ней? Нет, лицо его было невесело. Если он над
кем-то издевался, то лишь над собой.
– Другой человек, некий молодой журналист, взялся доставить
письмо в Москву, – продолжал Храмов. – Он уехал туда тайно, угнав машину одного
своего родственника. Он не имел возможности отправить письмо во Францию другим
образом, кроме как передав его охраннику французского посольства. Так он и
поступил…
– Что их ждет за это? – с трудом спросила Рита.
Храмов пожал плечами:
– Что их ждет? Да ничего. За что их наказывать? Никто не
знает о том письме и о том, каким образом оно было передано. Все, что я вам
сказал, не более чем мои домыслы. Так же, как информация о секретных счетах
Юрского в «Лионском кредите» – не более чем домыслы некоего Александра
Русанова, вашего дальнего родственника, который хотел оговорить своего давнего
врага и умер в тюрьме… от сердечной недостаточности.
Рита смотрела на него, отказываясь хоть что-то понимать.
– Догадываюсь, что вам хочется спросить, почему я вам все
это говорю. – Храмов остановился под голой, черной лиственницей, которую еще не
тронула весна. – Отвечаю. Я поступаю так ради одного человека, с которым
работал вместе в войну. Он погиб. Да, ради него… и ради его сына, которого вы
считаете подлецом.
Рита закинула голову как можно выше и спросила, уставившись
в серое, расплывающееся небо:
– Фамилия вашего товарища была Поляков?
Теперь надолго замолчал Храмов. И только когда Рита совсем
было решила, что уже не дождется ответа, он сказал:
– Нет. Его фамилия была Смольников.
Эпилог
из 2007 года
– Олечка, нам пора, – сказала Александра, изо всех сил
пытаясь быть строгой.
Дочка даже не оглянулась на нее. Пригнулась к жесткой черной
гриве неказистого пони, на котором уже сделала три круга по Тюильри, и что-то
шептала ему. Мать она будто не слышала.
Ну что, снять ее, что ли? Крику будет! Переполошит народ,
разбудит всех, кто вздремнул в зеленых металлических креслах, расставленных тут
и там под неожиданно ярким, совсем весенним – в январе-то! – солнышком.
