Утка, необыкновенно красивая, черно-зеленая (ее перья
сверкали на солнце, как самоцветные камни!), посматривала насмешливо: мол, знаю
я вас, людей! – и предпочитала вылавливать куски булки из воды, когда
размокнут. А Олечка все кричала:
– Утя, утя!
– Тише, – шипела Александра. – Ну что ты так кричишь?
Видишь, тетя спит. Разбудишь.
Оля посмотрела на задремавшую в зеленом металлическом кресле
даму и сказала:
– Это не тетя, а бабушка.
Александра опасливо оглянулась. Ну да, устами младенца… Но
какое счастье, что дама – француженка и не поняла, что изрекли те самые уста
младенца. На такую истину любая женщина обидится. А вдруг она русская? В Париже
много русских. Национальность женщин здесь угадывается очень легко. Если
красивая, значит, не француженка. Если элегантная, значит, парижанка. Эта дама
одета очень изысканно: коричневая норковая шубка, перчатки и шарф в тон,
изящные замшевые туфли (парижанки чуть ли не всю зиму ходят в туфельках и
тонких чулках, но непременно кутаются в меха), тоже коричневые, правда, сильно
испачканные в белой неотвязной пыли Тюильри. Но спящая дама мало что элегантна
– она еще и красива, несмотря на возраст. Лицо тонкое-тонкое, а сеть морщинок
на щеках напоминает о старинном драгоценном фарфоре. Только лицо у нее слишком
бледное. Ну ничего, может быть, вздремнет под солнышком – и краски оживут.
Александра вдруг заметила, что Оля не столько кормит уток,
сколько сама жует багет.
– Ты кушать хочешь?
– Да. Я котлетку хочу…
– Котлетки дома. Пойдем домой?
– Пойдем!
В самом деле, пора. Январское тепло обманчиво. Солнце сияет,
а по земле ползет холодный ветерок.
Александра обеспокоенно оглянулась на спящую даму. Как бы у
нее не замерзли ноги. Может быть, разбудить? Ну, нет. Французы вообще не любят,
когда вмешиваются в их дела, а уж такая величавая grand-dae… Ее потревожить –
все равно что потревожить королеву.
Они отошли от фонтана.
– Мама, скорей, скорей! – верещала Олечка, которая вообще
была непоседа и не отличалась терпением. Если захотела чего-то – вынь ей да
положь. – Мама, скорей! – Она дернула за ремешок сумки, и та выпала из рук
Александры.
– Ну посмотри, что ты наделала?
– Ой, твоя книжка выпала… – У Оли глаза сделались влажными.
– Она испачкалась.
– Ну ничего, мы ее сейчас отряхнем. Ничего страшного.
Пыль попала между страницами, и Александра распахнула томик.
Сегодня это был Броунинг.
Благословляем мы богов
За то, что сердце в человеке
Не вечно будет трепетать,
За то, что все вольются реки
Когда-нибудь в морскую гладь…
Александра положила книжку в сумку, перекинула ее ремешок
через плечо и взяла дочь на руки. Поднимаясь по лестнице в боковому выходу из
Тюильри на улицу Риволи, оглянулась.
Коричневая фигура в зеленом кресле оставалась неподвижной.
Дама спит, крепко спит…
Ах, как играет вода в фонтане! Сверкают мраморные статуи
богов и героев, сверкает белая щебенка. Слишком уж ярко светит нынче солнце,
вот в чем дело. Не по-зимнему, а по-весеннему.
