– А что, княжеский? – хмыкнул Прошин. – Извините, коли не
угодил, ваше сиятельство.
«Во-во, – мрачно подумал Георгий. – Сейчас ты в самую точку
угодил!»
– Ну вы сами посудите, – чуть улыбнулась Рита, – какие могут
быть графы и князья в Сормове? Тот дом в былые времена, до Октябрьского
переворота…
«Ой!» – мысленно простонал ужаснувшийся опасной политической
оговорке Георгий, и Рита словно услышала его – поправилась:
– До Октябрьской революции дом принадлежал управляющему
заводами. Здесь жила его семья: жена, дети. Ну и прислуга, конечно. А вон там,
– она махнула рукой в сторону шалмана-притона, – располагалась больничка.
Кабинет врача, палаты для рабочих…
– Значит, вы явились сюда взглянуть на места своего, так
сказать, прежнего обитания, – кивнул Прошин. – Хорошо. Но почему тогда вы
покрывали эту особу, уборщицу притона? – Он указал на фигурку, скорчившуюся в
углу «клетки» и дрожащую от рыданий. – Почему сказали, что не видели ее, когда
мы ее искали? Она что, тоже жила здесь когда-то и вы узнали в ней свою прежнюю
соседку и подругу детства? В классики вместе играли, что ли?
Рита растерянно взглянула на Георгия, и он совершенно
отчетливо прочитал в ее глазах вопрос: «Что такое классики?» Бог ты мой, да они
там, в Париже, живут, как в лесу!
«Классики, – мысленно проговорил он, гипнотизируя Риту
взглядом, – это такая игра девчачья. Рисуют на асфальте мелом или осколком
кирпича квадратики, ставят там цифры и прыгают по ним на одной ножке, гоняя
битку из квадратика в квадратик, из класса в класс. Понятно?»
Рита чуть улыбнулась и отвела от него глаза. Снисходительно
взглянула на плачущую уборщицу:
– Она же девочка совсем. Мы никак не могли играть с ней вместе
в классики, вы мне льстите. Я, думаю, уже эко… школу заканчивала, когда она
только родилась.
«Я сейчас умру от сердечного припадка», – скрежетнул зубами
Георгий, мигом отметив очередную обмолвку Риты. «Эко…» – йcole по-французски
«школа».
– И я вас не обманывала, я ее и правда не видела, –
продолжала Рита. – Я вошла в тупик, смотрю – ваши машины. Вдруг из дома
выскакивают пятеро грозных, страшных мужчин, кричат: «Где она? Где девчонка?» Я
честно признаюсь, что не видела никакой девчонки. Потом вы кидаетесь в кусты и
вытаскиваете ее оттуда. Она там спряталась, испугавшись вас, и я ее понимаю… Но
я этого не заметила. Клянусь.
«Нет, Шуйский, не клянись», как любили говорить в семье
Георгия. Она, даже если и видела уборщицу, все равно не выдала бы ее милиции,
ежу понятно. А также Прошину, который глядел очень сурово.
– Грозных… – повторил он недовольно. – Грозных и страшных…
Мы были при исполнении, а вы нам пытались помешать.
– И в мыслях такого не было, – вежливо ответила Рита. – Я
просто очень испугалась. Только и всего.
– Чего ж было пугаться, если вы ни в чем не замешаны? –
пожал плечами капитан. – Прошли, знаете, те времена, когда людей ни за что ни
про что привлекали. Сейчас задерживают исключительно по доказанным обвинениям.
– Тогда объясните, почему вы все-таки задержали ее сейчас? –
вспылил Георгий. – Какие обвинения вы ей предъявляете и кто их доказал? Я же
говорю, что она моя родственница, тетя моя. А что косметика у нее дорогая, ну
так и что… По блату доставала. Верно?
Он глянул на Риту и спохватился. «Блат», «достать»… Это для
Риты – непереводимая игра слов! Сейчас она снова вытаращит глаза, и Прошин
поймет, что его дурачат.
Однако Рита невозмутимо кивнула:
– Вот именно. Доставала по блату!
Интересно, подумал Георгий. Очень интересно! Что такое
классики, она не знает, слова «блат» и «достать» – успела усвоить. С другой
стороны, что ж тут удивительного? О чем говорят женщины в автобусах, в
трамваях, на остановках и в очередях? Только о том, где что выбросили, да где
что дают, да кто что достал, да у кого где блат… А вот интересно, знает ли она
уже, что такое – «волосатая рука»? Позор, позор. Родимые пятна капитализма!
Что-то никак не удается их вывести с нашего социалистического лица!
А может, и правда – в Париже она доставала свои
помады-духи-пудры по блату у знакомой продавщицы из этой, как ее… главный
магазин-то в Париже… «Галереи Лафайет»? У нее среди знакомых завмаг «Галереи»
или она, как все нормальные люди, занимала очередь с ночи и писала номер на ладони?
Интересно…
На самом деле гораздо интереснее другое: за каким чертом ее
принесло сюда, в тупик имени Коммуны? И откуда она знает про дом управляющего?
Может, она историк? Изучает историю России? А что, вполне возможно.
– Ну ладно, – прервал его мысли Прошин. – Сколько можно воду
в ступе толочь, в самом-то деле… Ночь на дворе.
Да, наконец-то стемнело.
– Ты, рыдай не рыдай, – обратился он к уборщице, – а все ж в
отделение с нами проедешь. Ничего, ничего! Снимем с тебя показания, проводим по
адресу прописки, удостоверимся, что ты там проживаешь, – да и отпустим под
подписку о невыезде. А организаторов подпольного притона будем искать. Что
касается вас, гражданка Аксакова… – Капитан, набычась, посмотрел на Риту, потом
обвел взглядом молчаливых студентов. – Ну, вас придется отпустить. Незаконного
задержания не могу себе позволить. Но адрес запишем. Вы там же проживаете, где
и племянник ваш? – кивнул он на Георгия.
– Улица Фигнер, два, – сообщил он. – Квартира два. Мы там
все вместе проживаем. И мама с отчимом, и все остальные члены нашей семьи.
Это было, конечно, наглое вранье, но что следовало сказать?
Что Рита проживает в отеле ? В каком, кстати? В отеле «Россия» на набережной
имени Жданова, бывшей Верхне-Волжской? Или в отеле «Москва» на Театральной
площади? Или в недавно выстроенном отеле «Заря» на Ленинском проспекте? А может
быть, в отеле «Крестьянская» на улице Дзержинского, напротив Мытного рынка?
Да-да, именно там, по соседству с продавцами урюка и кураги, прибывшими из
знойного Ташкента и не менее знойного города Фрунзе!
Капитан расстегнул болтавшийся на боку планшет и записал
адрес.
– Понадобитесь – вызовем, Маргарита… Как вас по отчеству? –
спросил он, снова застегивая планшет.
– Дмитриевна, – ответила Рита, с легким, почти неприметным
вздохом смирившись с «Маргаритой».
– Ага, значит, Аксакова Маргарита Дмитриевна, –
констатировал капитан, обходя «газик» и отпирая дверцу. – Выходите, гражданка
Аксакова. А ты, голуба, куда? Ты сиди! – урезонил он уборщицу, которая зарыдала
с новой силой.
