Инна Яковлевна обратила внимание: Татьяна ни словом не
обмолвилась, что на Сашеньке Русановой, вернее, на ее деньгах был женат ее
собственный муж. Может, не знала? В смысле о том, по каким причинам свершился
этот брак. Легко представить, каким бы сделалось ее лицо, кабы она знала, что
рядом с ней сидит в некотором роде сваха, устроившая свадьбу Дмитрия Аксакова и
Александры Русановой! Собственно, представить-то можно что угодно, но лучше
Татьяне таких подробностей не знать. Дела давно минувших дней и все такое. И
вообще пора поговорить о том, что более важно и интересно для Инны
экс-Фламандской.
– Так что же было дальше с Мариной? – нетерпеливо спросила
она.
– Хоть тот революционер, с которым у нее был роман, и строил
из себя нового человека, – усмехнулась Татьяна, – поступил он с бывшей богатой
невестой, в одночасье ставшей бесприданницей, очень пошло. Совсем как персонаж
пьес Островского или романов Мельникова-Печерского, как мещанин и подлец. Он ее
бросил. А между тем Марина была беременна, когда ее арестовали за подготовку
покушения на господина Смольникова, начальника сыскного отдела Энской полиции.
– Беременна? – выдохнула Инна. – Так значит, это правда?!
– Что вы говорите? – озабоченно поглядела на нее Татьяна.
– О, я хотела сказать… – закрутилась Инна Яковлевна на
жестком сиденье, как уж на горячей сковородке, и выкрутилась-таки: – Я хотела
сказать, неужели это правда?
– Чистая правда, уверяю вас, – кивнула Татьяна. – Моя
матушка прекрасно помнила всю историю, которая происходила на ее глазах. Итак,
Марина была осуждена, сослана в город Х. и там в конце четырнадцатого года
родила сына.
«Все сходится, – мысленно прикинула Инна Яковлевна. – Ой, я
не могу, я просто умру сейчас от потрясения! Неужели… Нет, надо взять себя в
руки! Нельзя так явно показывать свой интерес. Танечка, конечно, круглая
дурочка, но все же следует быть осторожней, вести себя так, словно мы всего
лишь предаемся от нечего делать досужей болтовне».
– Сына? Ну надо же! – спросила она, теперь уже старательно
изображая зевок.
– Да, сына, – кивнула «круглая дурочка». – Тетушка Олимпиада
Николаевна, старшая сестра моей матери, иногда переписывалась с Мариной, ведь
мы с Аверьяновыми тоже в родстве, вернее, в свойстве. Потом грянула революция,
почтовое сообщение с городом Х., и прежде трудное, вовсе прервалось. Мы не
имели ни малейшего представления о судьбе Марины, да и, честно признаться,
почти не думали о ней. Можно сказать, и вовсе не думали. Такая жизнь была, что
не до… – Она махнула рукой. – Однако, увидевшись в Харбине и узнав друг друга,
мы просто-таки кинулись друг дружке в объятия и, в лучших традициях
сентиментальных романов, залились слезами.
– Погодите, погодите! – нетерпеливо воскликнула Инна
Яковлевна, немедленно забыв собственные призывы к осторожности. – Что-то здесь
не так. Вы говорили, она состояла в связи с революционерами, была сослана, то
есть пострадала от царского режима. А потом бежала в Харбин? По-хорошему, она
должна была получить за свое усердие какой-то высокий пост от большевиков,
пользоваться всеми благами при советской власти, а не прятаться в маньчжурском
захолустье. Или она состояла все же в эсеровской организации? Насколько мне
известно, их партия вступила в конфронтацию с большевиками и была почти
полностью истреблена, начиная с политической истерички Спиридоновой и кончая
самыми незначительными ее членами.
– Как вы хорошо разбираетесь в политике! – с уважением
сказала Татьяна.
Инна Яковлевна скромно пожала плечами:
– Мы здесь, в Париже, одно время жили по соседству с бывшим
эсером…
Уже много, много лет ложь, даже самая отъявленная, не
вызывала у нее ни малейших затруднений.
– Оказывается, Марина совершенно переменилась, – ответила
Татьяна. – В шестнадцатом году ей удалось каким-то неведомым образом (она
никогда не рассказывала об этом, вообще предпочитала помалкивать о жизни в
городе Х.) бежать из ссылки. Она бросила сына под присмотр Сяо Лю и каких-то
знакомых – и бежала, чтобы продолжать революционную работу. Но в пути заболела,
попала в один из сибирских городов и там нагляделась таких ужасов народного
разгула, что в душе у нее произошел полный переворот. Она поняла, что страна
ввергается большевиками в бездну анархии, что демократию нужно защищать. Марина
добралась до Петрограда и записалась в женский батальон, который был придан
Керенскому.
– Ого! – искренне поразилась Инна Яковлевна.
– Судя по рассказам Марины, батальон оставался в октябре
семнадцатого года чуть ли не последним оплотом Временного правительства,
женщины сражались, не щадя жизней. Многих убила матросня, ворвавшаяся в Зимний,
многие были изнасилованы, кое-кому удалось бежать. Марину ранили, но с помощью
подруг ей удалось скрыться. Какие-то добрые люди выходили, вылечили ее. У нее
было немного денег, золото, их хватило, чтобы выбраться из Петрограда и
вернуться в город Х.
– Почему же не в Энск?
– Марина говорила, что питала страшное отвращение ко всему,
что было связано с прошлым. Когда-то она лелеяла планы мести Русановым (хотя в
чем они-то были перед ней виноваты?!), мечтала снова встретиться с человеком,
которого любила и от которого у нее был сын, и тоже хотела отомстить… Но после
Октябрьского мятежа она желала одного: забыть прошлое, исчезнуть из обезумевшей
страны, а главное – увезти из нее сына, чтобы он никогда, даже случайно, не
встретился со своим отцом, которого Марина не просто презирала, а ненавидела от
всей души. Она вообще всегда была человеком сильных страстей, ничего не делала
наполовину: любила – так без рассудка, ненавидела – так смертельно. Ее
ненависть принимала порой смешные формы. Например, она очень хотела
перекрестить сына, которого назвала в честь того революционера.
– Ага, – глубокомысленно изрекла Инна Яковлевна. – Вы,
кажется, упомянули, что его звали Андреем Туманским? Значит, у нее сын –
Андрей?
– Сына зовут Павлом, – пояснила Татьяна. – У Туманского была
партийная кличка – товарищ Павел. Марина полюбила его под этим именем. Потом,
во время своих приключений в Сибири, она приняла и себе фамилию схожую –
Павлова. И даже отчество сменила. Теперь ее зовут Марина Ивановна Павлова.
– А сын, стало быть, Павел Павлов, – усмехнулась Инна
Яковлевна.
