– Ох! – разом выдохнули они, когда плоть их наконец
встретилась.
Руки Риты взлетели и, легкие, невесомые, обхватили Георгия
за голову, пальцы впились в его волосы, запутались в них.
Так вот что это такое – женщина…
1941 год
Передачи для узников Компьеня больше не принимали, но через
два месяца Алекс вернулся – так же неожиданно, как и исчез. Никто никого не
предупреждал из жен арестованных: просто в один прекрасный день снизу, из
швейцарской, позвонили, и задыхающийся голос консьержа крикнул в трубку:
– Мсье Ле Буа-фис
[10] поднимается на лифте!
Горничная не успела даже сообщить об этом Татьяне или
Эвелине, а Алекс уже звонил в дверь. Он вошел с тем самым саквояжем, с которым
его забирали, и с той дорожной сумкой, которую ему передавала Татьяна, – с
продуктами и бельем. Он был чумазый, даже, можно сказать, грязный, исхудалый,
словно бы и ростом уменьшившийся, но очень веселый. И страшно голодный!
– Кто-то на авеню Маршала Фоша, 72, – говорил он спустя час,
чистый, переодетый, побритый (только волосы слишком отросли, но Алекс твердо
сказал: сначала обед, иначе он просто не дойдет до куафера), сидя за столом и с
неаристократической поспешностью уничтожая тушеную телятину с овощами… Впрочем,
он не забыл положить на колени салфетку и не отучился изысканно нарезать мясо
маленькими кусочками (Эвелина, которая была очень строга по части манер за
столом, с умилением смотрела на сына), – а может быть, по какому-то другому
адресу наконец додумался, что немцы совершили ошибку, арестовав до тысячи
русских эмигрантов из семей, принадлежащих к высшей аристократии. Тем паче
схватив людей вовсе случайных: таких, как я, даже не бывавших в России, там
было еще несколько человек. Сейчас, когда идет война с Советским Союзом,
следовало бы искать среди русской аристократии союзников, а не восстанавливать
эмиграцию против себя. Пропаганде гитлеровцы всегда придавали очень большое
значение. Каждый голос в защиту их нового порядка для них на вес золота.
– То есть вы теперь будете агитировать за новый порядок? –
уточнил Эжен Ле Буа, лукаво блестя глазами. – Вы стали в Компьене его адептами?
Алекс чуть не поперхнулся глотком вина и засмеялся:
– Ну, они приобрели куда больше врагов, чем ожидали. Даже
те, кто в 1939 году благосклонно слушал по парижскому радио Дмитрия Сергеевича
Мережковского с его приветственной речью Гитлеру, где он сравнивал фюрера с
Жанной д’Арк, призванной спасти мир от власти дьявола, то есть от большевиков,
даже те, кого возможная победа Гитлера над русскими пугала меньше, чем
порабощение Европы Советами, – даже они в Компьене отрешились от прежних
заблуждений. Мы там все были заодно: евреи и антисемиты, большевизаны и ярые
антисоветчики, ненавистники Сталина и его поклонники, тот, кто надеется только
на англичан и американцев, и тот, кто ждет, когда проснется русский медведь.
– Ну, только русского медведя нам тут не хватало! –
поморщилась Эвелина. – Не дай Бог ему проснуться и добрести до Европы – он тут
все повытопчет.
– Да, повытоптать он может многое, – кивнул Алекс. – И все
же реальная надежда у Европы только на него. Никто не спасет нас от фашизма,
кроме русских, никакие союзники: ни англичане – Англия слишком мала, ни
американцы – ведь им наплевать на нас, они еще не решили, что для них выгодней:
дружить с гитлеровцами или сражаться с ними.
– Интересно, кто-нибудь что-нибудь слышал о R?sistance? –
подцепив на вилку кусочек артишока и внимательно его разглядывая, пробормотала
Рита. – Во Франции тоже идет битва за Францию!
Эвелина покосилась сначала на нее, потом на Татьяну, но
ничего не сказала.
– Ну, в своей битве R?sistance пока не имеет союзников. Она,
скорее, ведется в плане моральном. Немцы, по-моему, вообще не принимают
движение Сопротивления всерьез, – пожал плечами Алекс. – Мы там, в Компьене,
много говорили об этом. Силы R?sistance слишком разрозненны, это движение пока
не заявило о себе ни одной серьезной акцией. Конечно, для поднятия французского
духа, для нашей национальной гордости, для гонора галльского петуха весьма
приятно, что мы не все сложили крылышки, как маршал Петен…
– Я бы сказал, что маршал Петен – народный герой, –
несколько напыщенно произнес Эжен Ле Буа. – Неужели никто не понимает, что,
создав правительство Виши, он фактически спас страну?
Эвелина раздраженно раздула ноздри, но промолчала и теперь.
Алекс невесело усмехнулся:
– Народный герой? В том смысле, что он происходит из народа,
крестьянский сын? Ну да, это сыграло немалую роль в его популярности. К тому же
победитель Вердена… Многие французы, не только «правые», а самые широкие круги,
не смеют осуждать правительство Виши
[11] и считают, что Петен чуть ли не спас
Францию… Его ответственность в процессе морального загнивания страны очень
велика – тут уж сомневаться не приходится. Во всем же остальном…
– Ты будешь сыр, Алекс? – перебила Эвелина, заметив, что муж
сердито свел брови. Вот еще, не хватало рассориться в такой чудесный день из-за
какого-то простолюдина, невесть каким путем захватившего маршальский жезл!
