Георгий скользил взглядом по лицам. Кто эти плачущие женщины
в черном? Каждая из них по возрасту годилась бы Олегу Вознесенскому в матери.
Однако, насколько было известно Георгию, тот воспитывался в детдоме, родни не
имел, после целины так и не женился. Значит, у гроба собрались только друзья и
коллеги? Ого, сколько народу! Наверное, и благодарные пациенты здесь есть. Стоп,
а это кто? Очень высокий, седой, широкоплечий… Герой войны Федор Федорович
Лавров! В нынешнем году, когда праздновали двадцатилетие Победы над фашистами,
о нем много писали. Совершенно невероятная личность. В сорок первом попал в
плен, был в концлагере, бежал оттуда, сражался в отряде французского
Сопротивления. Участвовал в освобождении Парижа! Потом вернулся домой, в
смысле, в Союз, но почему-то в родной город Энск явился только через десять лет
и жил тихо-тихо, никто даже и не знал о его подвигах. И вот недавно все
открылось, практически случайно: в комитет ветеранов пришло письмо из Франции –
бывшие партизаны, участники движения Сопротивления, разыскивали товарища по
оружию. Настоящее потрясение для Энска, а уж для областной больницы, где
скромно работал Лавров в хирургическом отделении, – и подавно. Ох как налетела
на него пресса! Кажется, не было в Энске, области да и в центральных изданиях
журналиста, который не писал бы о подвигах Лаврова. Но, читая все матерьальчики
о герое, Георгий заметил: рассказывая о себе, Лавров ни словом не обмолвился о
тех десяти годах, которые прошли между войной и возращением в Энск. Где он был?
Неужели тоже стал жертвой сталинских репрессий, как баба Саша? Почему же молчит
об этом? Стыдится? Но ведь сейчас совсем другое время!
Лавров работал вместе с Олегом Вознесенским в областной
больнице, то-то и пришел нынче на его похороны. А кто стоит с ним рядом? Какая
красивая женщина!
«Стыд и позор, товарищ Аксаков! – сказал Георгий себе,
усмехнувшись. – Ты где находишься? О чем думаешь? И в кого только ты такой
уродился…»
Совершенно неведомо в кого. Может быть, в прадеда –
Константина Анатольевича Русанова, который, судя по некоторым слухам, был
гуляка еще тот… А может быть, в двоюродного деда – Александра Константиновича Русанова.
Хотя нет, про деда никаких таких слухов скоромных не ходило. Наверное, от него
Георгий унаследовал только страсть к журналистике, ведь Александр Русанов еще
до революции сотрудничал в «Энском листке», который потом стал
«Рабоче-крестьянским листком», затем «Энской коммуной», а теперь звался «Энским
рабочим». Георгий не раз подумал о том, что когда он закончит университет и
станет настоящим журналистом, то возьмет себе псевдоним и станет подписывать
свои матерьяльчики фамилией Русанов. Вот такое замечательное наследство
достанется ему от двоюродного деда! А что Георгий унаследовал от деда родного,
Дмитрия Дмитриевича Аксакова, сгинувшего невесть где во время Гражданской, он
не знал. Баба Саша, жена Дмитрия Аксакова, рассказывала, что и месяца рядом с
мужем не прожила: их разлучила Первая мировая война, ну а потом как пошло, как
пошло… От самой бабы Саши, а также от мамы Георгий легкомыслия набраться никак
не мог: обе они женщины очень серьезные, даже строгие. Отчим тоже уродился
однолюбом и молился на Ольгу Аксакову, мать Георгия, как на икону, всю жизнь
(да и в любом случае наследственность отчима пасынку достаться никак не могла,
нет таких биологических законов). Не исключено, что страсть к женскому полу
передал сыну тот неведомый Георгий, с которым когда-то у матери случился в
госпитале, в войну, роман. Потом тот Георгий ушел на фронт и погиб… Больше мама
ничего не рассказывала. Может, он и не погиб вовсе, может, другую нашел? Но
мама его не забыла, это Георгий знал. Она назвала сына в его честь (правда,
баба Саша иногда путается и называет внука почему-то Игорем, но, с другой
стороны, какая уж разница – Георгий или Игорь? Нравится ей – пусть как хочет,
так и зовет!) и не позволила дяде Коле дать ему свою фамилию и отчество: отчим,
мама и младшая сестра Верунька носят фамилию Монахины, а Георгий – Аксаков;
сестра Верунька – Николаевна, а Георгий – Георгиевич. Ох и путаницу это
создавало – то, что у него другая фамилия, не такая, как у отчима и матери!
Впрочем, пока мама ездила за дядей Колей по гарнизонам, маленький Георгий жил с
бабой Сашей и бабой Любой. Уже потом дядя Коля вышел в отставку, вернулся в
Энск – и произошло, так сказать, воссоединение семейства. Георгий, конечно, по
маме тосковал, но зато никто не мог крикнуть ему вслед презрительно: генеральский
сыночек! Никогда он генеральским сыночком, забалованным и закормленным, не был,
обе бабки его так жучили, так воспитывали, что не дай Бог! Весь спорт был его:
баба Саша и баба Люба все надеялись, что он станет расти получше. Вот что точно
он унаследовал от деда Александра Русанова, кроме страсти к журналистике, так
это невысокий рост и хрупкое сложение. Глаза – чернющие! – у него, видимо,
отцовы.
Кстати, как он на генеральского сынулю не похож, так и мама
не похожа на генеральшу. Генеральши – они ведь все толстые, с перманентом, в
кольцах на пальцах-сосисках и с глупыми, вылупленными глазами. А мама перманент
презирает, это раз. Колец она не носит, потому что это мешает работе – мама
хирургическая сестра высокой квалификации, и, разъезжая по стране за дядей
Колей, она всегда работала в военных госпиталях. К тому же она стройная, как
девушка, а глаза у нее хоть и грустные, но очень красивые: светло-карие, в
длинных ресницах, и черты лица тонкие, изящные…
Вот удивительно, вдруг подумал Георгий: женщина, которая
стояла сейчас рядом с Федором Лавровым, чем-то напомнила ему маму. Хотя она
гораздо моложе мамы: той как раз недавно пятьдесят исполнилось, а этой… Сколько
же ей может быть лет?
«Она старше меня, – оценивающе разглядывал незнакомку Георгий.
– Тридцать? Тридцать пять? Ну никак не больше! Какое лицо, ну какое же у нее
лицо милое! Вот именно: не просто красивое, но и милое. И глаза прекрасные:
серые, ясные, переливчатые какие-то… А волосы вьются. Ух, какая роскошь, какие
локоны русые! Как хорошо, что она их не убирает в прическу, а просто собрала в
конский хвост. А как потрясающе она одета! Платье вроде бы самое обыкновенное.
Ну да, облегающее, вырез треугольный, ну, рукавчик чуть ниже локтя, ну,
платочек шелковый на шее, но вот смотрится… Просто картинка из модного журнала
«Силуэт». Как это там такие рукава назывались? Три четверти, вот как! Наверняка
все импортное. В наших магазинах такого не найдешь. Небось в Москве по блату
куплено… Или на заказ сшито. А вообще-то на такой точеной фигурке любая тряпка
смотрелась бы. А какие ножки, какие на них туфельки! В ушках клипсы… кажется,
это так называется. Здорово… Потрясная чувиха!» – подумал Георгий, но тотчас
сморщил нос: модное словечко к элегантной даме не шло. Вот именно: перед ним
стояла никакая не чувиха, даже не просто женщина, а именно – дама. И неважно,
что ни в облике ее, ни в фигуре не было ни капли солидности: эта дама явно
знала себе цену! Она вся была такая – уверенная в себе и в своей красоте и
необыкновенная, необыкновенная…
