Но то игрушка. А если страсть к дому исчезает — это плохо очень. Даже не плохо, а как-то безнадежно, что ли. Если человеку не на что опереться, он упадет навзничь. Не в буквальном смысле — но это еще хуже. Когда человек падает навзничь не в буквальном смысле, он сам перевернуться не может, как черепашка. Так и живет на лопатках. Потерпевший поражение.
Я не хотел быть ни потерпевшим, ни пораженным. Но насильно вернуть любовь нельзя — это я слышал или читал где-то, а на самом деле об этом не думал. Просто за последние дни привык вспоминать дом примерно как школу в разгар лета: прикольно будет вернуться, там друзья и все такое, но как-то тягостно все-таки.
А теперь вот забежал в подъезд — и вернулось детское чувство «Чик-чирик, я домике». А я и не сообразил. На автомате вытащил ключи, открыл почтовый ящик, выволок бумажный ворох, выкинул спам в специально для этого поставленную под ящиками коробку и пошел наверх, озабоченно разглядывая счета и квитанции и соображая, что с ними делать, — моих денег на оплату всяко не хватит. Мама с папой вернутся — разберутся.
Я как раз вышел на нашу площадку — и тут меня накрыло. Счастье, облегчение и слабость. Я — дома. Родители — вернутся. Они — сами — разберутся. А я буду ходить в школу, учить уроки и слушаться.
По возможности. И не надо будет бегать, драться, кого-то спасать и все такое. Все кончилось. Я в домике.
Я уткнулся лбом в холодную дверь, немножко постоял, улыбаясь в полутьме, как дурак. Открыл дверь и вошел.
В квартире было тепло и тихо. Пахло домом. И видел я все нормально, а не как в оптический прицел на полгоризонта.
Я начал разуваться, потерял равновесие, чтобы не упасть, сам мягко сел на пол и засмеялся. И замер.
С кухни донесся шорох. Слабый такой.
Я дернулся и застыл, руками вцепившись в бока под курткой. Под которой ничего не было — ни спиц, ни ножа. Я ж его здесь оставил, вспомнил я со всхлипом и вскочил, чтобы бежать в зал, к тайнику. Но не успел.
Из приоткрытой и не шелохнувшейся двери на кухню вышел кот. Вышел и сел, глядя в сторону.
— Вот ты дурак, — сказал я с облегчением и, кажется, дрожащим голосом. — Напугал сейчас, как этот…
Я сбросил кроссовки и подошел к зверю. Он смотрел в сторону.
— Один сидел охранял, да? Вот умница.
Я протянул руку, чтобы огладить его тихонечко, а кот увел голову, по-боксерски почти, бегло глянул на меня — с презрением — и отвернулся снова.
И тут до меня дошло.
— Я ж тебе пожрать не оставил, — сказал я потрясенно. — Ой ты бедолага… А чем же ты… Блин, я сейчас.
Я рванул на кухню, загремел там и зазвенел, выскребая. И кота через минуту позвал, это максимум, вот клянусь. К настоящему пиршеству. Шеренгу пиалок выставил, с водой, сайрой, макаронами и древней простоквашей, а еще сахарного песку отдельно насыпал.
Кот не пришел.
— Как хочешь, — громко сказал я. — И кстати, нефиг было от Гуля-апы прятаться. Она целый чемодан жратвы приносила, между прочим. А если гордый такой или жрать не хочешь, ну, сиди там.
Я потоптался на месте, взял чайник и начал наполнять его из краника водного фильтра. Плюнул, закрыл воду, со стуком поставил чайник на стол и пошел в прихожую.
Кот сидел в той же позе, отвернув морду.
Я присел перед ним на корточки, потом плюхнулся на задницу, ойкнув от боли — про уколы-то забыть успел, — и сказал:
— Ну прости. Ну я забыл совсем. То есть у меня дела были, ты, наверное, и сам знаешь. Да я, по чеснаку, в больницу попал, без сознания, прикинь. Меня там знаешь как мучили — во, могу показать, ты от ужаса свихнешься. Ну и забыл. Ты прости. У меня просто никогда кота не было. Теперь есть. Я не забуду больше. Обещаю. Ну пошли на кухню, пожрешь хоть по-человечески. Пожалуйста.
Я осторожно погладил его по хребту и бочку. Не знаю, может ли кот заметно похудеть за пару дней. Этот похудел, заметно. У меня от стыда под горлом будто ложка застряла, я поморгал и хотел уже насильно этого барана подхватить и на кухню утащить. Но тут он посмотрел на меня, мазнул лапой по руке — отвали пока, мол, — и с достоинством прошлепал мимо. Я дернулся было следом, но на пороге кухни кот оглянулся и глянул на меня так выразительно, что я руки задрал и остался сидеть на месте.
Кот скрылся, напоследок раздраженно махнув задранным хвостом. Через секунду на кухне захлюпало, зачавкало и загрохотало.
Я послушал немножко, улыбаясь, сказал: «Расколотишь, бичура» — и принялся стягивать куртку.
Через час я валялся на диване сытый и довольный жизнью. Кот валялся на полу в двух шагах — не совсем простивший и потому соблюдавший дистанцию, но тоже вроде довольный. Время от времени он уходил на кухню, чтобы проверить ассортимент и наполнение пиалок, а заодно нервно обнюхать плиту.
С кашей я решил не связываться — читал я тот рассказ. Поэтому взялся за суп. Пока, вернее, за бульон. Накидался остатками макарон с сайрой, нашел в морозильнике между пакетом с мороженой черникой и какой-то коробкой чьи-то кости с задубевшей мякотью, помыл их, сунул в кастрюлю, залил водой и поставил на огонь. Мама, насколько я помнил, делала так, а в конце уже добавляла всякую картошку с луком. Лук-то я бросать не буду, еще не хватало добровольно себя этим угощать, буэ-э. Я лучше морковку… Не, морковку тоже не хочу. Картошка, вермишель и соль с перцем — и нормуль. Узнать бы, когда их закладывать и в каком количестве. Гуля-апы телефон найти, что ли. Не, орать начнет. Допустим, не начнет, но всполошится, что я, во-первых, из больницы сдернул, во-вторых, голодный сижу, и прибежит с набитыми судками и контейнерами — меня откармливать. Или к себе потащит.
Не буду звонить. Интернет же есть, вспомнил я, посапывая от пережора, сел, почесался везде сразу и пошел к компьютеру, лениво размышляя, куда все-таки могла деться девчонка в синем спортивном костюме.
Еще через час я раздраженно выписывал круги по квартире, время от времени спотыкаясь о кота, подскакивая к компу и выстукивая очередной пароль. Который тоже не срабатывал. Бульон стоял на холодной конфорке — был наказан за то, что залил огонь и оказался мутным, да еще в каких-то хлопьях весь. Надо его как-то очистить. Через промокашку тетрадную процедить, что ли, у меня в столе несколько лежало от старых тетрадок, в новые тетради промокашки почему-то не вкладывали. Придумать бы еще, как цедить, чтобы бульон промокашки не смывал и не рвал насквозь. На крайняк так поем. Это же из мяса хлопья, выходит, съедобные, неуверенно подумал я, вернулся к компу и набил «Хлопья мяса». А вдруг. Не сработало. Жаль, что ноут сгорел. Дико жаль.
Я зарычал, несильно пнул кресло — сильно, как в прошлый раз, уже не мог — и зашел на очередной круг, теперь широкий, по всей квартире. Надо успокоиться и подумать холодной головой. Где б ее найти еще.
В ванной, например. Там холодная вода и, между прочим, хрень какая-то непонятная. А я и забыл. Да и кот не напомнил. Точно другая голова нужна. Пойдем хоть эту остудим.
