– Ну?
– У Женьки есть подруга-психолог! Она такого про нас с тобой наговорила, только взглянув на наши фотки у Женьки в айфоне. Насквозь видит!
– И что?
– Ну, она у нас будет консультантом, всех партнеров будем проверять с помощью этой тетки!
Фархад вдруг начал хохотать.
– Ты чего, друг?
– Знаешь, мы, по-моему, недалеко ушли от Тома Сойера и Гекльберри Финна. Даже со стороны не скажешь, что я опытный дирижер, а ты бизнесмен. Какие-то детские дилетантские мечты… Смешно, ей-богу! Один раз мы уже вляпались, теперь не знаем, как разгрестись, а ты уже…
– То есть ты хочешь сказать, что мы – два идиота?
– Именно!
– Знаешь, не буду возражать. Но ты все-таки бо́льший идиот!
– Согласен, друг! И спасибо тебе!
– Пей вино, Узбек! А я все равно своего добьюсь!
– Знаешь, давай мы пока с мечтами завяжем, а? Сейчас мы все силы должны бросить на то, чтобы не опозориться с нашими двумя спектаклями! А вот когда они пройдут, тогда поговорим!
– Заметано!
Я проснулась и ничего не поняла. Рядом со мной в кресле дремала какая-то незнакомая женщина. Да и комната была незнакомая. И пахло какими-то лекарствами, что ли… Ох, кажется, я заболела и Костя привез меня к себе? Ужасно хотелось пить. Я протянула руку к стакану, стоявшему на тумбочке.
– Ой, вы проснулись! – встрепенулась женщина. – Вот и хорошо. Пить хотите? Вот, пейте, это клюквенный морс. Как вы себя чувствуете?
– Да я не знаю…
Она пощупала мне лоб.
– А температура держится. Ну ничего…
– Простите, а вы кто?
– Меня зовут Надежда Сергеевна, я медсестра. А Константин Петрович на работе. Сейчас мы с вами укольчик сделаем. А куда это вы собрались? В туалет? Так я вас провожу!
– Спасибо. Я хотела бы душ принять…
– Нельзя! Вот тут влажные салфетки, я вас оботру, будет приятно, а вреда никакого.
– Я сама!
– Ну сама так сама.
Но мне все-таки не удалось обойтись без ее помощи. Сил не было совершенно, и опять начался жуткий озноб.
– Ничего, ничего, миленькая, все пройдет, вот мы сейчас температурку померяем, потом давление, а потом надо покушать…
– Не хочется.
– Ну, много вам сейчас и нельзя, а чуток надо. Что ж, температура все-таки немножко пониже – тридцать восемь и шесть, а вчера вообще почти сорок было! Уже хорошо. А давление совсем низкое… Понятно, откуда силам-то взяться.
– Надежда Сергеевна, а я давно тут валяюсь?
– Со вчерашнего дня.
– А где… Пафнутий?
– А ему сейчас к вам нельзя.
– Почему?
– Доктор не велел. Температура высокая. Да он и сам не идет…
– Это значит, я умираю?
– И-и-и, милая! В наше время от ангины помереть, да еще и в таких условиях… Кто ж тебе позволит? Просто, видать, мало в жизни болела?
– Правда, мало.
– Знаешь, если человек редко болеет, а потом все же свалится, то уж тяжело… Вот, полежи, я сейчас тебе бульончику куриного принесу, Константин Петрович сам сварил!
– Надо же…
– Такой хозяйственный мужик! С самого утречка на рынок смотался, цыпленочка привез и сам бульончик сварганил.
У меня от ее разговоров заболела голова, и я обрадовалась, когда она вышла из комнаты. Но она вернулась очень скоро с чашкой бульона.
– Вот, миленькая, поешь хоть чуток.
– Ладно.
Бульон оказался очень вкусным.
– Вот и умничка, поела. А теперь еще таблеточку выпей. Вот! Вроде все дела справили, теперь капельницу поставим.
– Ой!
– Ничего не ой! Надо!
– А можно еще морсу?
– Конечно, пей на здоровье.
– А морс тоже Костя варил?
– Он. Ох, золотой у тебя мужик…
– Он не у меня. Он просто друг.
– Да ладно, что ж я, слепая? Друг! Друг сердешный.
– Ой, Надежда Сергеевна, а где мой телефон?
– Знать не знаю! Доктор не велел тебе телефон давать! А я предписания Отара Шалвовича не нарушаю. Сорок лет с ним проработала, ни разочка ничего не нарушила.
– Но мне очень надо позвонить!
– Ничем тебе помочь не могу. Я не знаю, где твой телефон. Вот вернется Константин Петрович, ему скажешь, он позвонит куда надо. А тебе нельзя!
– Но почему?
– Приказы не обсуждаются. Ты лучше поспи.
Она поставила мне капельницу.
– Это надолго?
– На сорок минут. Не о чем говорить. А то знаешь, какие капельницы бывают? Часов на пять. Так что радуйся.
Я закрыла глаза. А может, и в самом деле не надо никуда звонить? Мирон же знает, что я больна, значит, сообщит Фарику… Ох, у него в ближайшее время столько концертов и спектаклей… Как он там без меня? Бедолага! Но хуже всех Косте. Привез меня к себе, сиделку нанял, бульоны варит. Хорошее начало романа… А странный он, Костя. Наврал насчет какого-то Ксаверия… Стесняется своего таланта… Боится даже… Хочет казаться серым воробышком… Да, Фарик и Мирон – они из породы колибри. Он тоже, но не хочет… Хочет быть воробьем… А я ведь хотела воробьев… Прощайте, колибри, хочу к воробьям… Смешно, какие они колибри, Мирон и Фарик? Они совсем другие птицы, Фарик скорее зимородок, а Мирон… пожалуй, скворец…
А Костя кто? Тоже не воробей, отнюдь… Он – снегирь… Ерунда, разделение на колибри и воробьев не имеет отношения к орнитологии. Просто колибри – это что-то яркое и… чужое, а воробьи – свое, привычное. Вот и выходит – они все трое воробышки… Господи, что у меня в голове? Это от жара… И как опять холодно!
Выбрав минутку, Константин позвонил домой.
– Надежда Сергеевна, как дела?
– Заснула. Бредила опять, все птиц каких-то поминала. Но поела бульончику вашего, сказала, вкусно. И морсику попила. А теперь спит.
– Надежда Сергеевна, ничего не нужно покупать?
– Да нет, все есть. Она телефон требовала. Все рвалась звонить.
– А кому, не говорила?
– Нет.
– Понятно. Все. Спасибо!
Он пребывал в смятении. Присутствие Жени в его квартире и радовало, и смущало его. Что же теперь будет? А, ладно, что будет, то будет! По крайней мере сама собой отпала тема художественной карьеры. Бред сумасшедшего! А он и есть сумасшедший, этот Мирон! У тебя передо мной только одно преимущество – твой кот! Это ж надо так неадекватно себя оценивать! А я тоже хорош – лежит у меня в квартире больная сорокалетняя баба, в сущности, почти незнакомая, а у меня сердце замирает от радости, что она моего бульончику поела… Бред… Сюр! Ты ли это, Костенька? А может, это пресловутый кризис среднего возраста? Или… любовь? Больше похоже на любовь… А я ведь даже еще не спал с ней. Кому сказать – не поверят. Сам себе удивляюсь. Надо было дожить до сорока двух лет, чтобы вдруг так резко поменялись приоритеты. И все из-за Пафнутия? Умора! Он вдруг вскочил и вышел в приемную.
