Приободрившись, соискатель глубоко вдохнул и произнес те же
слова, что произносили тысячи людей по всему миру:
— Пусть вино это станет смертельным ядом… если
когда-нибудь я умышленно или сознательно нарушу свое обязательство.
Слова эхом отозвались в гулком зале.
Потом повисла тишина.
Соискатель поднес череп ко рту и тронул губами сухую кость.
Он закрыл глаза и стал наклонять сосуд, делая большие глотки. Допив вино до
последней капли, он опустил череп.
На миг ему почудилось, будто легкие сдавило, а сердце бешено
застучало в груди.
«Господи, они все знают!..»
Но вскоре это чувство прошло — так же быстро, как возникло.
По телу разлилось приятное тепло. Соискатель выдохнул и
мысленно улыбнулся ничего не подозревавшему сероглазому человеку, который
только что по глупости принял его в тайные ряды своего братства.
«Скоро вы потеряете все, чем дорожите».
Глава 1
В лифт «Отис», поднимавшийся по южной опоре Эйфелевой башни,
плотно набились туристы. Строгий бизнесмен в свежевыглаженном костюме посмотрел
на стоявшего рядом мальчика.
— Сынок, ты что-то побледнел. Надо было оставить тебя
внизу.
— Все хорошо… — ответил мальчик, пытаясь совладать
с тревогой. — Сейчас лифт остановится, и я выйду.
«Мне нечем дышать!»
Отец нагнулся и с любовью погладил сына по щеке.
— Я думал, ты давно справился с этим страхом.
Мальчику было стыдно огорчать папу, но в ушах так звенело,
что он едва расслышал его голос. «Мне нечем дышать. Скорей бы вылезти из этой
коробки!» Лифтер пытался его успокоить, болтая что-то о двухэлементных поршнях
и конструкциях из пудлингового железа. Далеко внизу тянулись во все стороны
парижские улицы.
«Почти приехали. — Мальчик вытянул шею и увидел
платформу. — Еще чуть-чуть».
Лифт наклонился, устремившись к обзорной площадке, и шахта
начала сужаться: массивные балки сомкнулись в тесный вертикальный туннель.
— Пап, я…
Внезапно наверху что-то оглушительно треснуло. Лифт дернулся
и покосился, потертые тросы хлестнули по стенкам кабины, точно змеи. Мальчик
потянулся к отцу.
— Пап!
На один ужасный миг их глаза встретились.
А потом дно ушло из-под ног.
* * *
Роберт Лэнгдон подскочил на мягком кожаном сиденье, стряхнув
остатки сна. Он был один в огромном салоне частного реактивного самолета
«Фалкон 2000EX», который сейчас боролся с турбулентностью. На заднем плане
ровно гудели двигатели «Пратт энд Уитни».
— Мистер Лэнгдон, — раздался над головой трескучий
голос, — мы подлетаем.
Лэнгдон выпрямился и убрал распечатку с лекцией в кожаный
портфель. Сон настиг Лэнгдона на середине статьи о масонской символике.
По-видимому, о покойном отце напомнило неожиданное приглашение от Питера
Соломона, полученное утром. Питер был давним наставником Роберта.
«Второй человек после отца, которого мне не хочется
расстраивать».
Пятидесятивосьмилетний меценат, историк и ученый взял
Лэнгдона под свое крыло почти тридцать лет назад, во многом заменив юноше
умершего отца. Несмотря на внушительное состояние и принадлежность к
влиятельной семье, серые глаза Соломона всегда лучились смирением и теплом.
Солнце уже село, но Лэнгдон по-прежнему видел четкие
очертания самого высокого в мире обелиска, взмывающего в небо подобно античному
гномону. Облицованная белым мрамором колонна высотой в пятьсот пятьдесят пять
футов отмечала собой место, где бьется сердце нации. От обелиска в сложном
переплетении расходились улицы столицы.
Даже с воздуха Лэнгдон чувствовал почти мистическую мощь
Вашингтона. Он любил этот город и, как только самолет коснулся земли, ощутил в
груди приятное волнение. Самолет вырулил к частной стоянке, расположенной
где-то на просторах международного аэропорта Даллеса, и остановился.
Лэнгдон собрал вещи, поблагодарил пилотов и вышел из
роскошного салона на трап. Холодный январский воздух дарил чувство приятной
свободы.
«Дыши, Роберт», — подумал он, с наслаждением окидывая
взглядом открытое пространство.
Белый туман сплошным покровом стелился по взлетно-посадочной
полосе, и Лэнгдону показалось, что он ступает не на асфальт, а в болото.
— Здравствуйте! Здравствуйте! — раздался певучий
женский голос с британским акцентом. — Профессор Лэнгдон!
Радостно махая рукой, к нему спешила женщина средних лет, с
бейджиком на груди и блокнотом в руках. Из-под стильной вязаной шапочки
выбивались волнистые светлые кудри.
— Добро пожаловать в Вашингтон, сэр!
Лэнгдон улыбнулся.
— Спасибо.
— Меня зовут Пэм, я из пассажирской службы! — Она
тараторила с таким жаром, что Лэнгдону стало чуть-чуть неловко. —
Пойдемте, машина уже ждет.
Он пошел за ней к терминалу авиаслужбы «Сигначер»,
окруженному новенькими частными самолетами.
«Стоянка для богатых и знаменитых».
— Простите за беспокойство, профессор, — робко
проговорила женщина, — но вы тот самый Роберт Лэнгдон, который пишет о
символах и религии?
Помедлив, он кивнул.
— Так и знала! — просияла Пэм. — Мы в книжном
клубе недавно читали вашу книгу о священном женском начале и церкви. Какой был
чудесный скандал! Любите же вы наделать шуму!
— Я не шума добивался, — с улыбкой ответил
Лэнгдон.
Пэм почувствовала, что он не настроен говорить о работе.
— Извините, что-то я совсем заболталась. Вам, верно,
ужасно надоело, что вас везде узнают… Но тут вы сами виноваты! — Она
игриво покосилась на его одежду. — Форма выдает вас с головой.
Форма? Лэнгдон окинул себя взглядом. На нем были привычная
темная водолазка, твидовый пиджак, брюки цвета хаки и мокасины кордовской кожи
— так он всегда одевался, идя на встречи, лекции, фотосессии и светские
мероприятия.
Пэм рассмеялась.
— Эти водолазки страшно устарели! В галстуке вы бы
выглядели более стильно.
«Вот еще, — подумал Лэнгдон. — Только петли на шее
мне не хватало!»
