Нуньес тоже хотел посмотреть матч, но ему, как новичку,
пришлось заступить именно в эту смену.
— Выложите все металлические предметы на поднос,
пожалуйста, — сказал он.
Посетитель начал одной рукой выкладывать из карманов вещи, а
Нуньес внимательно за ним наблюдал. Человек невольно делает поблажки калекам и
раненым, однако Нуньеса научили не доверять этому инстинкту.
Он дождался, пока бритоголовый выложит на поднос обычный
набор: завалявшуюся в карманах мелочь, ключи и два мобильника.
— Растяжение? — спросил он, посмотрев на больную
руку посетителя, обернутую несколькими слоями эластичного бинта.
Бритый кивнул:
— Поскользнулся на льду. Неделю назад. До сих пор
болит, зараза.
— Сожалею. Проходите, пожалуйста.
Посетитель прошел через детектор, и машина возмущенно
запищала.
Он нахмурился.
— Так и знал! У меня перстень под повязкой, врачи не
смогли снять, потому что палец распух.
— Не страшно, — сказал Нуньес. — Я проверю
металлоискателем.
Он провел жезлом по перевязи. Единственным подозрительным
предметом оказался металлический предмет на безымянном пальце бритого. Нуньес
кропотливо обследовал металлоискателем каждый дюйм повязки и пальцев. За ним
наверняка внимательно следили из пункта наблюдения, а ему не хотелось терять
работу.
«Лучше перестраховаться».
Он осторожно засунул жезл под перевязь, и бритоголовый
скривился от боли.
— Извините.
— Ничего. Время сейчас такое — осторожность не
повредит.
— Ваша правда.
Нуньесу посетитель понравился. Как ни странно, здесь с
такими вещами считались — наитие стало основным подспорьем американцев в борьбе
с терроризмом. Ученые доказали, что интуиция помогает установить угрозу куда
лучше любого прибора. «Дар страха» — так это называлось в каком-то справочнике
по безопасности.
Все инстинкты Нуньеса молчали. Подойдя ближе, он заметил
единственную странность: бритоголовый здоровяк намазал лицо и голову каким-то
кремом — то ли тональным, то ли маскирующим.
«Подумаешь! Кому же хочется зимой ходить бледным?»
— Все нормально, — сказал Нуньес, убирая жезл.
— Спасибо.
Посетитель начал раскладывать вещи по карманам, и тут Нуньес
заметил на кончиках пальцев его больной руки татуировки: корону на указательном
и звезду на большом. «Нынче все делают себе наколки», — подумал он. Хотя
подушечки пальцев — уж очень чувствительное место.
— Больно было?
Здоровяк посмотрел на пальцы и хохотнул:
— Меньше, чем вы думаете!
— Везет, — сказал Нуньес. — Моя жутко болела.
В учебке мне накололи на спине русалку.
— Русалку? — усмехнулся бритый.
— Ну да, — смутился Нуньес. — Ошибки
молодости…
— Понимаю. Я в молодости тоже совершил ошибку — теперь
каждое утро просыпаюсь с ней в одной постели!
Они посмеялись, и бритый ушел.
«Прямо детская игра», — подумал Малах, проходя мимо
охранника к эскалатору. Попасть в Капитолий оказалось на удивление просто.
Сутулая спина и выпирающий живот изменили его облик, а крем скрыл татуировки на
лице и руках. Но самой гениальной находкой была перевязь, в которую Малах
спрятал очень важный предмет — его-то и нужно было пронести в здание.
«Подарок единственному человеку на свете, способному помочь
мне найти желаемое».
Глава 5
Самый большой музей в мире, оснащенный по последнему слову
техники, — одна из наиболее оберегаемых тайн на планете. В нем больше
экспонатов, чем в Эрмитаже, музее Ватикана и музее «Метрополитен», вместе
взятых. Несмотря на столь богатую коллекцию, очень немногим доводилось попасть
за тщательно охраняемые стены.
Расположенный сразу за городом, по адресу Силвер-Хилл-роуд,
4210, музей представляет собой массивное зигзагообразное сооружение, состоящее
из пяти соединенных между собой отсеков — каждый отсек длиннее футбольного
поля. Сразу и не скажешь, что за голубоватым металлическим фасадом кроется
столько странного: шестьсот тысяч квадратных футов загадочного мира, в котором
есть «мертвая зона», «мокрый отсек» и больше двенадцати миль стеллажей для
хранения экспонатов.
Подъезжая в белом «вольво» к главным воротам музея, Кэтрин
Соломон была сама не своя.
Охранник улыбнулся:
— Смотрю, вы не футбольная фанатка, мисс
Соломон? — Он убавил громкость телевизора, по которому показывали
предматчевое шоу.
Кэтрин натянуто улыбнулась:
— Сегодня воскресенье.
— Ах да! У вас же встреча.
— Он здесь? — с тревогой спросила Кэтрин.
Охранник заглянул в бумаги.
— В журнале не отмечался.
— Наверно, я рано приехала.
Кэтрин приветливо махнула охраннику и поехала по извилистому
подъездному пути к своему месту на маленькой двухъярусной парковке. Она собрала
вещи и напоследок взглянула на себя в зеркало заднего вида — скорее по
привычке, чем по необходимости. Кэтрин Соломон унаследовала от предков здоровую
средиземноморскую кожу, и даже в пятьдесят лет цвет лица у нее был ровный и
смуглый. Она почти не пользовалась косметикой и никогда не укладывала густые
черные волосы. У Кэтрин, совсем как у ее старшего брата Питера, были серые
глаза и стройное, аристократическое телосложение.
«Вы прямо близнецы», — часто говорили им.
Их отец умер от рака, когда Кэтрин было всего семь лет, и
она почти его не помнила. Брат, которому к тому времени исполнилось пятнадцать,
начал свое восхождение к статусу семейного патриарха куда раньше, чем ожидалось.
Впрочем, он добился этого положения с присущим всем Соломонам достоинством и
силой духа. По сей день Питер заботился о Кэтрин так, словно они все еще были
детьми.
Поклонники у Кэтрин не переводились, но она так и не вышла
замуж. Спутником ее жизни стала наука — она приносила больше радости и
удовлетворения, чем любой мужчина. Кэтрин ни о чем не жалела.
Не так давно о выбранной ею области знаний никто не слышал,
но в последние годы ноэтика стала открывать новые двери к постижению тайн
человеческого разума.
«Наш скрытый потенциал воистину безграничен».
