Так вот, вернули меня обратно и стали соображать, что же со мной делать. Сообразили. Сначала заклепали в кандалы, затем положили правую руку на два полена и аккуратненько жахнули ломиком по предплечью. И тут же заботливо наложили шины. А правая рука, между прочим, у меня до того момента была целехонька: при падении в Терек я сломал себе в двух местах челюсть, левую голень, четыре ребра и зверски ободрал череп — места живого не было.
— Нага нудьжн — хадыт, работат. Цэп надэл — никуда, на фуй, нэ убигал, бляд. Левий рука — работат — хватит. А бэз правий — сабсэм спакойный — инвалит… — так объяснил свои действия глава семьи, Султан Хашмукаев.
Я тогда думал, что это возмездие за нанесение удара по вельможной башке хозяина и вообще временная мера. Но спустя три недели эти ребята сняли лубок, ощупали сросшуюся кость и, спеленав меня наподобие психбольного, вновь аккуратно ее поломали. И тут же заботливо наложили шины. Признаюсь, я тогда тихо плакал у себя в сарае — от сознания своего бессилия и безысходности. Скоро три недели с момента вторичного перелома истекут — наверно, опять будут ломать. Чувствую, что кость срослась, и страшно надеюсь, что эти славные ребята как-нибудь между делом забудут произвести эту варварскую процедуру. Тогда можно попытаться удрать еще разок — теперь я значительно крепче и не усну под первым попавшимся кустом. А если не забудут… Черт его знает, что тогда будет. Без правой руки, да еще в тяжеленных кандалах, человек совершенно беспомощен — будь он хоть трижды Стив Сигал в квадрате или внучатый племянник Терминатора. Вы в таком состоянии даже от цепей не сможете освободиться: неудобно одной рукой держать зубило и этой же рукой бить молотком, расшпиливая заклепки. Да и проблематично раздобыть это самое зубило в хозяйстве Султана: этот скряга все инструменты прячет в кладовой, на дверях которой постоянно висит огромный замок — типа того, что в ночное время охраняет меня в моей маленькой светелке…
Сумерки постепенно сгущаются. Я собрал все потроха и стаскал их в жестяной контейнер — завтра сын хозяина Беслан вывезет отходы к пропасти и выбросит вместе с контейнером. Теперь мне нужно отмыть дочиста мощенный булыжниками пол заднего двора — это самая трудоемкая часть процесса уборки. Я стараюсь двигаться попроворнее и подключаю правую руку — благо Лейла не видит из-за дома, но все равно чувствую, что не успеваю. Ягодицы тоскливо вздрагивают в предвкушении наказания — мне кажется, что они живут отдельной жизнью и настойчиво посылают в мозг отчаянные сигналы, адресованные остальному организму: «Работай живее, сволочь! Ты что, опять хочешь нас подставить?!»
Из большого сарая, где трудятся Султан с сыном, доносится шум перебранки, непредусмотренной основными канонами шариата. У нас, славян, такое вполне возможно: сыны с отцами не только ругаются, но порой и дерутся, аки заправские гладиаторы — пока один другого не заколбасит к чертовой матери. А у горцев такого не бывает: слово главы семьи — закон для всех остальных. Неповиновение карается жесточайшим образом. Отец может убить сына за ослушание — ни один шариатский суд не осудит его за такое варварское, на наш взгляд, деяние. Поэтому стать невольным свидетелем обоюдного конфликта между отцом и сыном — неслыханная удача, раритет, я бы сказал.
Я настораживаюсь и невольно прислушиваюсь, хотя особого удивления данная ситуация у меня уже не вызывает — привык. В отличие от общепринятых норм, это не первый конфликт в семействе Хашмукаевых — за последние две недели отношения между сыном и отцом обострились до чрезвычайности. Беслан, того и гляди, плюнет на шариатские устои и отчебучит что-нибудь непредсказуемое, не вписывающееся ни в какие рамки. Я бы на его месте уже давно перестрелял бы тут всех за такие дела, а он, бедолага, терпит еще, только пытается робко протестовать.
Подоплека сложившейся ситуации затейлива и трагична, как замысловатая пьеса суицидопредрасположенного драматурга-авангардиста. Естественно, мне никто ничего не рассказывал, но я уже два месяца живу здесь и по отдельным фразам, недомолвкам и стремительно портящимся отношениям между членами семьи давно все понял и сделал соответствующие выводы. Здесь никто и не подозревает, что я понимаю по-чеченски, более того, здесь никто не считает меня за полноценного человека, а потому никто не берет себе труд скрывать от меня истинное положение дел. Вы станете таиться от дивана или кухонного комбайна, затевая ссору с женой? Думаю, не станете — если не нуждаетесь в услугах психиатра. Ну вот и Хашмукаевы от меня не таятся.
В семье Хашмукаевых пятеро детей. Троих старших дочерей Султан весьма удачно выдал замуж, и они, само собой разумеется, покинули отчий кров. Теперь на пастбище живут пять человек (себя я не считаю — я здесь, как уже говорил, не человек): сам, жена, сын Беслан с женой Айгуль и младшая дочь Лейла — мой бессменный часовой и будущий переводчик в высших кругах официального Грозного. Как видите, Аллах дал Султану всего лишь одного сына — продолжателя рода Хашмукаевых. Это обстоятельство само по себе в общем-то не является поводом для трагедии — раз продолжатель, так продолжай на здоровье в лучших традициях шариата: плоди ежегодно по чечененку, а то и двойнями — в ударном режиме. Однако в этой ситуации есть некоторые нюансы. Красавица Айгуль вот уже пятый год замужем, но до сих пор Султану так и не удалось понянчить внука со своей фамилией. Дочери успели нарожать с десяток внучат, это, конечно, хорошее дело… но эти дети носят другие фамилии — они не Хашмукаевы. А Айгуль ежегодно рожает мертвого ребенка — в последний раз это произошло три месяца назад…
Хашмукаевы не совсем дикие: Султан по очереди, тайком от родственников из предгорья, возил в Грозный Беслана и Айгуль на обследование. Айгуль оказалась совершенно здоровой, а вот у Беслана проктолог обнаружил вполне рутинное заболевание, характерное для многих горцев, которым в молодости частенько приходится спать на голых камнях: простатит. Лечиться Беслан наотрез отказался: виданное ли это дело, чтобы у гордого горного орла кто-то ковырялся в заднем проходе?!
Сами понимаете — невиданное. Вот вам и результат: сразу после последних неудачных родов Султан запретил Беслану спать с женой. Нечего, мол, брак плодить — над природой издеваться. Беслан слушается: три месяца спит отдельно от жены — терпит, бедолага. Только на этом причуды главы семейства не закончились: две недели назад Султан заявил сыну, что более не намерен полагаться на его состоятельность в сложном деле продолжения рода и берет отныне эти невыносимые тяготы на свои плечи. Сын, в лучших традициях Ислама, перечить папке не стал: теперь Султан еженощно спит со снохой. Окно спальни Айгуль выходит на задний двор, где располагается мой сарай. Огромный замок на двери моего узилища свободно болтается в массивных чугунных петлях — если нажать на дверь посильнее, получается изрядная щель. Из чувства праздного любопытства я уже две недели еженощно дежурю у щели и могу слышать, как Хашмукаев-старший усердно трудится над продолжением рода: из окна спальни Айгуль периодически доносятся его молодецкие вскрики и протяжные стоны снохи, которая, как мне кажется, совсем не страдает от такого изощренного проявления свекорского деспотизма — днем она летает по двору, как на крыльях, свежая, что ваша утренняя роса, и улыбчиво щурится, аки лучи весеннего солнышка. И не обращает особого внимания на мрачнеющего с каждым часом муженька-горемыку, весь вид которого красноречиво говорит о том, что он вот-вот наложит на себя руки. А самое грустное в том, что я не одинок в своих эротических шпионствах. Иногда я могу наблюдать через щель, как Беслан ночью неслышно прокрадывается под окно Айгуль и, затаившись неподалеку, прислушивается к тому, что происходит в спальне. Он застывает как истукан и не подает никаких признаков жизни: мне кажется, что лишенный права исполнять супружеские обязанности горный орел в такие минуты остро сожалеет, что в свое время не дал проктологу поковыряться в своей горделивой заднице…
