Так вот, напротив нас заседали какие-то буйные. Буйные наличествовали числом три, потребляли водку стаканами, громко галдели, кривлялись и напропалую крыли матом. Особенно старался один из них, загорелый худощавый черныш, разодетый как павлин — весь из себя такой пестрый и броский — с прической «амнистия» и золотой серьгой в правом ухе. Ранее эту троицу я в «Элефанте» не наблюдал, тот факт, что никто из персонала не удосужился поправить распоясавшихся посетителей, вызывал недоумение (в «Элефанте» отдыхает солидная публика), и потому я прогулялся в холл под предлогом посещения уборной и поинтересовался у мэтра — а кто, собственно, такие?
— Ильяс Шайтуров с дружками, — недовольно буркнул мэтр. — Третий день зависают. В среду откинулся. За счет заведения отдыхают, соколики…
— Шайтуров, Шайтуров… — я пожал плечами — столь исчерпывающая информация мне ничего не говорила.
— Да ты что — не в курсе? — даже как-то обиделся мэтр. — Это же Марата братишка меньшой! Пять лет отсидел за убийство — в среду только вышел. Родной брат — вот и терпим. Пусть покуражится. Все равно долго не погуляет — скоро залетит. А залетит обязательно — конченый пацан. Если б не брат, давно бы его пришили, потому как отморозок. Желающих — хоть отбавляй…
Получив информацию, я вернулся на свое место, допил коньяк и предложил Пошехонскому переместиться для продолжения культурного отдыха в более подходящее местечко.
— Не понял — че такое? — театрально взвился Вовка. — Че за дела, братуха?
— Сидим неудобно, — лаконично пояснил я, не желая вдаваться в подробности. — Поехали ко мне — по дороге объясню.
— Ты че — из-за этих поцев? — понятливый Вовка потыкал растопыренной пятерней в сторону Ильяса со товарищи. — «Быкуют», типа, мешают, в натуре, а? Так щас я пойду скажу, чтобы заткнулись, в натуре! Меня в этом городе каждая собака…
— Никуда ходить не надо, — не на шутку обеспокоился я. — Ты, Вова, в этом городе два года. А есть такие, которые пять лет здесь не были — так что знать ты их не можешь.
— Это вот эти, что ли, не были? — презрительно оттопырил губу Пошехонский, опять тыкая картинно развееренными пальцами в сторону троицы. — Да я в гробу их видал! Мы с тобой уломаем их за десять секунд — я те отвечаю!
— Не стоит с ними связываться, — неожиданно выдала зрелую мысль одна из белоголовых особей, сидевшая справа от Вовки. — Вы хоть и крутые, но против Марата вам не потянуть. А это его брат — Ильяс. Я знаю его, мы в одном дворе живем…
— Девочка правильно говорит, Вовчик, — подхватил я. — Сидим мы неудобно — поверь мне на слово. Ребятишки нас видят. Точнее, наших дам — мы им без надобности. За фазой насыщения следует фаза сладострастия — обычный кабацкий цикл. Сейчас пропустят еще пару рюмашек, потом попрутся знакомиться… — Тут я обреченно присвистнул и поспешил добавить:
— Вова — не дури. Это — младший брат Марата, Ильяс. Отморозок еще тот, совершенно непредсказуем. Ссориться нам с ним нельзя, иначе придется воевать со всей ольховской братвой. Так что — надо миром…
А Ильяс уже шлепал к нам через зал развинченной походкой бывалого зечары. То ли я что-то напутал с фазами из кабацкого цикла, то ли братишка Марата обратил внимание на два энергичных жеста Пошехонского, адресованных его компании, то ли по какой третьей причине — но так или иначе, он направлялся к нам.
— Ай, Света, Светочка, Светулечка, Светуля!!! Ты лучик света в темной уркиной судьбе!!! — жизнерадостно
Проорал Ильяс, приближаясь к нашему столу и выдергивая из-за него белоголовую особь намба один — ту самую, что предупреждала о нежелательности связи с дурной компанией. — Ай, красючка — выросла-то как! А сикуха была — ни сиськи, ни письки. Ну ты, бля, даешь! Ну ты… Не, смотри — жопа, дойки — ну я торчу! — Тут Ильяс по-хозяйски запустил руку под юбку дамочке и неловко начал оттягивать резинку колготок — сопротивления, как и следовало ожидать, не последовало. — Пойдем, Светк, — я те по-соседски прям щас вдую! Ух, бля, я те вдую! Давай — ты тоже к нам, погудим, бля, малехо. — Данная фраза была адресована второй белоголовой особи, восседавшей слева от Вовки. Особь безропотно вскочила и начала выбираться из-за стола.
— Я не понял, братуха, — че за дела?! — ошарашенно проблеял Пошехонский, неловко вскинув пальцы. — Ты че, в натуре, творишь…
— Слышь, шелупонь, — я тебя знаю? — соизволил, наконец снизойти до Вовки Ильяс. — Ты че там пальцовку гнул, понужал в нашу сторону? Ты кто такой ваще?
— Я… я… я это… — тут Вовка смешался — в городе действительно все более менее значимые людишки друг друга знали, дурные вопросы вот такого типа никто не задавал, так что модель адекватной реакции в арсенале дитяти туманного Альбиона начисто отсутствовала. — Я это… ну, фирма «Егор»… Я…
— Головка от х…я, — ласково осклабившись, пробурчал Ильяс, неожиданно перегибаясь через стол и с размаху проводя по лицу Пошехонского растопыренными пальцами. У определенной категории незаконопослушных граждан сие деяние именуется «штифты загасить» и используется в качестве ритуального акта постановки на место зарвавшегося индивида, не совсем объективно оценивающего свою роль в мужском коллективе. На Пошехонского, однако, данный жест произвел обратный эффект. Владелец «Егора» выпал из состояния прострации и с ходу вломился в боевой транс. На совместных тренировках я сумел преподать жадному до любого рода обучения отроку ряд типичных моделей поведения в экстремальных ситуациях и довольно сносно поставить несколько основных ударов — и вот сейчас он поспешил продемонстрировать, что бьш хорошим учеником.
— Страшная ошибка, — замороженным голосом саперного робота проскрипел Пошехонский, хватая Ильяса за плечо и разворачивая его к себе. — Не следовало тебе этого делать, малыш…
Бац! Размашистый свинг в челюсть справа был просто великолепным: Ильяс вспорхнул спиной вперед, подбросив пятки, тяжело шлепнулся на ковровую дорожку. Особи белоголовые синхронно взвизгнули, зал замер на несколько секунд, в ужасе затаив дыхание — даже оркестр умолк, оборвав песню на половине такта. Пошехонский, не останавливаясь, приставными шажками двинулся к распростертому на полу Ильясу — добивать, как я учил. Да, есть такой грех, учил я этого оболтуса — не оставлять упавшего противника, как на ринге, когда рефери фиксирует результат, а бить до тех пор, пока не перестанет подавать признаков жизни.
Несколько секунд всеобщего замешательства прошли — и все вокруг пришло в движение. Медленно двинулись в нашем направлении сгрудившиеся у входа в зал секьюрити «Элефанта» — то ли разнимать, то ли помогать кому. Бац! Неугомонный Пошехонский, приблизившийся к Ильясу, неудачно пнул его ногой в бок. Удивительно быстро оправившийся от весьма приличного удара урка поймал денди лондонского за ногу, повалил, они сцепились в партере, принялись возится, рыча что-то нечленораздельное.
— Замочу, падла!!! — взревел, опомнившись, один из дружков Ильяса, выбираясь из-за стола и валкой трусцой припуская к дерущимся; второй не замедлил присоединиться к нему, доставая на ходу из кармана какой-то предмет.
