— Ну спасибо, Вовчик, — удружил! — горестно буркнул я, растопыриваясь в боевой стойке на пути сотоварищей Ильяса и разминая кисти рук. — Этого я тебе никогда не забуду!
Сотоварищи баловать публику трюками не сочли целесообразным: заметив препятствие на своем пути, они сомкнулись плечом к плечу и попытались с ходу вынести меня с поля боя.
Оп-па! Чуть сместившись вправо, я подхватил одного под локоток и сильно толкнул на бежавшего рядом партнера, меняя вектор перемещения. Ребятишки смешно покатились по полу, однако быстро сориентировались, вскочили и бросились: один ко мне, второй — к сцепившимся на полу ратоборцам. При ближайшем рассмотрении предмет, ранее извлеченный из-за пазухи одним из уголовников, оказался выкидным ножом, который не замедлил зловеще щелкнуть, выбрасывая тускло сверкнувшее смертоносное жало.
— Замочу, сука!!! — прохрипел приятель Ильяса, подскакивая к Пошехонскому сзади и замахиваясь ножом. Нырнув под руку пытавшемуся ударить меня бандиту, я мощно метнулся вперед, в прыжке бия ногами в спину поножовщика. Удар получился сильным: поножовщик ут-робно хекнул, с разбегу влетел башкой в деревянную перегородку между столиками и без движения рухнул на пол. Зафиксировав аут, я вернулся ко второму приятелю Ильяса и от всей души хлобыстнул его в репу — а репа оказалась матерая, необъезженная, с ходу входить в контакт с полом не пожелала и опять мотанулась ко мне. Я примерился, включил бедро и хлобыстнул еще разок — в лоб. На тренировке таким ударом я ломаю сосновую плашку толщиной в шесть сантиметров. Репа пала — без каких-либо поползновений к реконструкции первоначальной конфигурации.
— Не фуй тут прыгать, полы марать, — пробормотал я, разворачиваясь к основным устроителям всего этого занятного времяпрепровождения.
Устроителей к тому моменту совокупными усилиями пытались разъединить: секьюрити с переменным успехом оттаскивали Вовку от скрючившегося на полу Ильяса. Вовка победно вопил:
— Заколбасил, бля! Заколбасил! А-а-а! Я его заколбасил!!! — и бесновался в их руках, норовя пнуть Ильяса в бок.
Брат Марата что-то хрипел, потерянно мотал головой, держась одной рукой за затылок, второй слепо шарил вокруг себя. Присмотревшись, я обнаружил то, что он искал: неподалеку валялся револьвер, тускло поблескивавший вороненой сталью, — выпал в пылу борьбы из плечевой кобуры, которая виднелась из-под пиджака Ильяса. Метнувшись вперед, я подхватил револьвер, сунул его маячившему рядом с кучей малой мэтру и посоветовал:
— Отдашь, как в себя придет и успокоится. Смотри — раньше отдашь, пальбу откроет. Спрячь пока. Ты все видел — Ильяс первым начал. Это на тот случай, если Марат спросит. Ты понял, нет?
Мэтр, держа револьвер за ствол, плачущим голосом попросил:
— Сваливали бы вы, а?! А то сейчас очухается, звякнет Марату — такое начнется! Сваливали бы вы, а?!
— А мы уже, — согласился я, подхватывая Вовку под локоть и выдергивая его из кучи секьюрити, как морковку из свежеполитой грядки. — Мы уже. Рассчитаемся потом, как цунами утихнет, — и скоренько поволок своего воинственно покрикивающего хозяина к выходу.
— Я его уделал! Я его уделал! — возбужденно бормотал Пошехонский, когда я тащил его по улице к машине, стараясь оттеснить от ярко освещенных витрин ресторанного холла. Разгоряченный баталией Вовка оттесняться не желал — с любопытством глазел на скопление народа в холле и отказывался натягивать пальто, хотя к вечеру слегка подморозило, в одном пиджачке было весьма неуютно, а идти до стоянки довольно далеко — мы выскользнули через черный вход и теперь огибали ресторан по периметру. — Я его уделал, ты понимаешь? Это поворотный момент в моем становлении как личности на родной земле. Понимаешь? Тут важно то, что я, выпускник престижного британского вуза, не спасовал перед бандитом. Тут важно, что я показал себя этим… ну, как его — кем я там себя показал?
— Полным идиотом, — не стал угодничать я. — Тут важно, Вольдемар, не то, что ты там показал, а то, что завтра нас с тобой потянут на «стрелку». И на этой самой «стрелке» будут сильно унижать и оскорблять физически. А потом выставят счет — за моральный вред. Это в лучшем случае. В худшем — завалят сразу, без базара. Ты, бандитик мой стилизованный, — ты имеешь понятие, что такое «стрелка»? Не книжная, вычитанная из современных детективов, а всамделишная?
— А какая разница? — пробормотал Вовка, внезапно останавливаясь — увидел через витрину нечто интересное в длиннющем застекленном переходе из ресторанного холла в зал «VIP», от которого до стоянки было рукой подать. Я на миг выпустил его из вида и по инерции протопал несколько шагов, а когда обернулся, чтобы ответить, какая, собственно, разница между этими пресловутыми «стрелками», было уже поздно.
— А-а-а… — проблеял Вовка, отступая, и, запнувшись, плюхнулся на задницу.
По коридору к нам бежал Ильяс. В руке у него был револьвер — мэтр, сволочь, не внял моему совету. На почтительном удалении следовали секьюрити «Элефанта» — видимо, для очистки совести, вряд ли кто из них попытался бы голыми руками обезоружить разъяренного бандита.
«Интересно, кто стуканул ему, что мы поперлись в обход?» — мелькнула в голове совершенно неуместная мыслишка. Как в качественном американском боевике, Ильяс на бегу срезал угол и всей тяжестью своего тела обрушился на витрину, пригнув голову к груди. Витринное стекло брызнуло во все стороны фонтаном осколков, окровавленный брат Марата вывалился наружу между мной и Вовкой и, с похвальной быстротой оправившись от падения, направил ствол в Пошехонского, сидевшего буквально в двух метрах.
— А-а-а… — вторично проблеял Вовка, закрывая лицо руками.
Я щучкой прыгнул с места, целясь скрюченными руками в шею врага. Как обычно получается впопыхах, расчет оказался неточным: руки мои скользнули по плечам Ильяса, лицом я больно ударился об его костистую спину, и мы вместе рухнули в застывшую грязь — одновременно с грохотом резанувшего по ушам выстрела.
Вовка не пострадал — я успел вовремя. Ильяс ужом вывернулся из-под меня и, яростно рыча, рванулся к Пошехонскому, вытягивая руку с пистолетом в его сторону.
— На!!! — выдохнул я, подаваясь вперед, и, вложив в импульс всю мощь, на какую был способен, обрушил на затылок Ильяса удар сцепленных рук. Шейные позвонки противно хрустнули — бандит выбил ногами конвульсивную дробь и затих.
— Вот теперь, Вольдемар, мы с вами попрыгаем, — убитым голосом пробормотал я, щупая артерии на шее Ильяса и тщетно пытаясь обнаружить хотя бы какое-то подобие пульса. — Свидетелей — куча, отпереться не получится. — Я с тоской посмотрел на столпившихся у разбитой витрины секьюрити, которые, разинув рты, наблюдали за нашей возней. — Теперь нам дадут просраться по первое число. Давай-ка убираться отсюда, пока не началось…
Следующие трое суток я прятался у Ольги — сидел в квартире и носа не высовывал. Поскольку о наших отношениях никто не знал, я мог считать себя в относительной безопасности. Ольга приходила вечером домой и рассказывала новости.
Марат меня хотел — как и следовало ожидать. До того хотел, что от страсти аж зубами лязгал. В доме моем сидела засада — ждали, красавчики, что я все брошу и припрусь за каким-нибудь чертом, чтобы угодить в ловушку. В «Егоре» произвели обыск — все перевернули вверх дном, допросили всех сотрудников, обещали пристрелить, затем обещали деньги за информацию о моем местонахождении. Вовку сильно помяли — как лицо, непосредственно участвовавшее в не правом деянии. Увы, ничего хорошего из этого не вышло: господин Пошехонский, несмотря на мое глубокое уважение и трепетное участие в его судьбе, проинформирован о моем местопребывании не был — на всякий пожарный. Били-били, колотили, морду в жопу превратили, допрашивали с пристрастием, а потом дали неделю сроку. Если, дескать, за это время гнусный убийца не обнаружится — фирму пустят с молотка, а Вовку утопят в Ольховке.
