— Дай щьтаны адэт? — мгновенно отреагировал бородач. — Как брат пращу — дай, э? Нэудобна без щьтаны!
— Пять вопросов — пять ответов. И надеваем штаны, — пообещал я, глянув на часы — на разговоры у меня осталось от силы минут пятнадцать, а узнать хотелось много. Настолько много, что вряд ли обойдется без вдумчивого допроса с применением нетрадиционньк методик, не одобряемых правозащитниками. А поскольку времени в обрез, эти методики будут жестче, чем обычно. Если только не удастся с ходу, что называется, найти ключик к махровой душе абрека. А я не профессиональный психолог и вовсе не специалист по экстренному изготовлению отмычек к горским натурам.
— Ти мэнэ убиват? — с тоской в голосе поинтересовался пленник, стараясь поймать мой взгляд.
— А ты как думаешь? — ответил я вопросом на вопрос, лихорадочно обдумывая, как мне построить последующий отрезок беседы. — Ты знаешь, что я собираюсь делать? Сейчас поеду к Сухой Балке, убью шестерых твоих товарищей, выпущу пленниц и взорву груз. Тут я сделал паузу — посмотреть, как будет реагировать пленный. Он отреагировал. Лицо бородача вытянулось от удивления — он еще более выгнул шею, чтобы лучше рассмотреть мое лицо. Да, я знаю, братец, — неудобно тебе. Человек привыкает воспринимать лицо собеседника в одной плоскости, если изменить ее на угол 90 градусов и более, это лицо мгновенно утрачивает узнаваемую проекцию и, как следствие, не сообщает весь объем невербальной информации, получаемой собеседником до того. Оно, это перевернутое лицо, перестает быть читаемым. Старый проверенный прием, применяемый на допросах третьей степени опытными оперативниками.
— Там в подвале сидят ваши женщины, — продолжал я развивать мысль. — Вот представь себе: я тебя вырублю, свяжу и спущу к ним. Потом поеду, сделаю свое грязное дело. А утречком, когда станет известно… нет, прошу прощения — известно станет к обеду, не раньше. Утром колонна не прибудет в контрольную точку, ее будут ждать как минимум пару часов. Затем поедут по маршруту — выяснять, что произошло. Выяснят. К обеду заявятся сюда. Возможно, сам Зелимхан приедет, собственной персоной. ЧП, сам понимаешь, неординарное, босс должен разобраться. Я бы, например, сам поехал… Ну так вот — приедет Зелимхан, откроет подпол… И что ты ему скажешь, красивый мой? Что мило побеседовал с внезапно воскресшим врагом рода Ахсалтаковых, после чего он поехал истреблять твоих сотоварищей? И что с тобой после этого сделают? Нет, если есть другие версии — ты скажи. Может, я чего-то недопонимаю…
— Будищ убиват, — потухшим голосом констатировал бородач. — Я знат. Такой нэ оставлят жит никто. Про тэбэ вэс ЗОНА знал — ти целий рота нащих убивал. Ти — звэр, такой не можит чэлавек бит. Ти…
— Я просто воин, — опроверг я необоснованное обвинение; рота — это слишком, от силы взвод и то не сразу, а в розницу, в течение довольно длительного периода. — Я просто делаю свою работу. И готов доказать тебе, что я вовсе не зверь и не унижаю мужское достоинство врага. Можешь сесть.
Бородач сел и прикрыл связанными руками причинное место — о попытках натянуть штаны речь уже не шла. Получив возможность в привычной плоскости рассмотреть мое лицо, пленный приободрился, несмотря на четко обещанную перспективу скорой смерти.
— Есть альтернатива, — предложил я. — Вариант номер один: я тебя кастрирую, убью выстрелом в жопу и со спущенными штанами положу у порога. А твой отрезанный дюдель вставлю тебе в рот. И напишу на жопе губной помадой: «Эта девочка мне понравилась». Нормально?
— Зачэм, э, так делаит?! — воскликнул Ахмед — глаза его при этом налились гневом и горькой обидой. — Сам гаварыль — мужеский достоинств нэ абижят…
— А затем, падла, что ты этим дюделем трахал отловленных для продажи в рабство девчонок, — не меняя тона, ровно произнес я. — А я с вашей породой давненько общаюсь и прекрасно знаю ваши обычаи. А теперь скажи мне, как мужчины твоего тейпа поступили бы с насильником, который надругался над их сестрой, матерью, дочкой — и так далее. Только не смей заявлять, что славянские женщины — не мусульманки и им, дескать, все равно! Ну, скажи, я жду!
Бородач опустил глаза, не выдержав моего ненавидящего взора. Крыть было нечем — я нисколечко не сгустил краски, рисуя пленному перспективу ожидавшей его позорной смерти. У горцев принято все воспринимать буквально — если такой половой разбойник, о котором я упомянул выше, будет изобличен и попадет в руки обиженного тейпа, можно не сомневаться, что с ним поступят соответствующим образом.
— Я нэ трогал тывой баба, — неуверенно пробормотал бородач, виновато шмыгнув носом. — Другой его драл, я нэ…
— Не надо пи…деть, красивый мой, — почти ласково попросил я. — Лучше послушай второй вариант-Пленный искательно уставился на меня, несколько посветлев взором. Я досадливо крякнул, прогоняя внезапно всплывшее из глубин сознания ощущение неловкости. Какая, собственно, разница, как убить человека? Ты лишаешь его жизни — вот что главное, не важно, что способы умерщвления могут быть самыми разнообразными. Разве имеешь ты моральное право предлагать ему выбрать смерть только потому, что он горец, существо совсем другого уклада, и потому вопрос голожопия ему далеко не безразличен?
— Гхм-кхм… Водку пьешь? — вдруг озарился я, заметив в серванте несколько непочатых бутылок кристалловской «Гжелки». — Тут у вас, я вижу; вполне приличная водочка имеется.
— Пью, — утвердительно кивнул бородач. — Да, сичас ништяк водка бил бы. Даеш?
— А почему нет? — я встал, откупорил одну из бутылок и набулькал в высокий хрустальный бокал граммов триста, не меньше. Заметил, что руки слегка трясутся — нервничаю. Давненько я не убивал человека не в состоянии боевого транса, с ходу, навскидку, а в спокойной обстановке, предварительно мило побеседовав с ним. Когда это было в последний раз, тот человек — тож абрек — был мне лично ненавистен и являлся моим кровным врагом. А этот мне в принципе ничего плохого не сделал. И ведет себя как настоящий мужик, чем вызывает симпатию. Сумею ли? Ох, гореть мне в аду…
— Держи, — протянул бокал пленнику. — Извини — закуски нет.
— Ништяк, — бородач взял бокал связанными руками, в три глотка осушил его и долго морщился, отдуваясь и вытирая предплечьем выступившие слезы.
— Гхм-кхм… В общем, ты одеваешь штаны, — продолжил я после некоторой паузы. — Я развязываю тебе руки. Ты отходишь в дальний угол, — я показал, в какой именно угол он отходит, — и бежишь мне навстречу. Я стою у входа. Я убиваю тебя в движении, ты падаешь с протянутыми вперед руками. Опытный воин при виде твоего трупа сразу поймет, что ты бросился навстречу врагу, чтобы вцепиться в него волчьей хваткой. Но — не успел. Тогда все вопросы автоматически отпадают. А Зелимхан — очень опытный воин, так что… Гхм-кхм… Ну и как тебе?
— Эта заибис, — немного подумав, произнес пленный — лицо его уже не было напряженным, глаза чуть замаслели, речь поплыла. — Это… Это…
— А ты говори по-чеченски, — предложил я. — А я буду по-русски. Так мы поймем друг друга лучше… Итак, я понял, что второй вариант тебе понравился больше, чем первый. Верно?
