— А что — что-то не получилось? — Поликарпыч прекратил расстегивать тент, достал «Беломор» и протянул мне папиросу. — У нас неприятности, да?
— Да нет — вроде все получилось. — Я взял папиросу и заметил, что пальцы мои дрожат. — Но неприятности — это сто пудов. И такие большущие, что даже грустно становится. Только не у нас. А лично у меня…
Глава 6
«…Мы вышли из игры, мы смертельно ранены…» — надсадно крякал кто-то над самым ухом. Нет, не над — в самом ухе. Или в ухах — стерео было. Или даже квадро. Если только квадро может быть в отдельно взятом черепе. В общем, как бы ни было, звучало оно отовсюду. Я приподнял голову, желая посмотреть, кто это тут так похабно развлекается. Посмотреть и шваркнуть по репе, а если репа не слишком высоко, то и ногой.
Голова приподниматься не захотела — чуть-чуть оторвалась от подушки и рухнула, доложив сознанию, что она свинцово тяжела и транспортировке не подлежит. Ой, блин — да что же это такое?!
«…По лесам бродят санитары, они нас будут собирать…» — сообщил кто-то препротивным голосишком. Вот так ни хера себе, перспектива! Что за леса? Если площадь растительного массива большая, то ведь могут и не найти. А что за санитары? Хорошо, если молодые, непьяные и энтузиаистичные — в смысле работать еще не надоело. Тогда могут и найти. А если наоборот? В смысле пожилые, датые добре и пофуисты? Нет, так не пойдет! Не хочу я один — в лесу. В таком вот состоянии. Господи, где я? Почему не вижу? Почему не помню?
«…Нас завтра подберут или не найдут совсем…» — подтвердил мои наихудшие опасения с разбегу ворвавшийся в сознание козлячий баритон. Он, сволочь, в засаде сидел и ждал, когда я отвлекусь! Значит, завтра… Черт, почему так долго? А если не найдут совсем? За что?! Почему так — со мной? Черт, обидно — слезы к горлу комом подступают…
«…Твой и мой фотопортрет спрячут в хрестоматии…» — неожиданно пообещал карауливший где-то рядом тот же козлячий баритон. Вот так здрасьте! На мировую, что ли, пошел? На кой черт мне ваша хрестоматия? И кто это такого отъявленного мерзавца, как я, поместит в хрестоматию? Кто?
«…Мафия!!!» — злорадно рявкнул козлячий — и замолк, гад. Тут я понял, кто это: справа от меня открылось вдруг зарешеченное окно. Так вот, к этому окну снаружи прилип здоровенный толстый червяк размером с хорошего аллигатора. Расплющил свою безобразную аморфную харю о стекло и с любопытством наблюдает за мной. И зубы у него — как будто железные, слегка ржавые. Откуда у червяка зубы? Аномалий. Может, тут радиоактивный фон выше нормы? Так-так… Секунду… Нет-нет, это не ржавчина! Это бурые разводы от засохшей крови. И не просто любопытствует червяк, а давит харей, хочет сломать стекло и просочиться через решетки в комнату, чтобы присосаться ко мне и пить мою жизненную энергию капля по капле. И ясно уже, что это за червяк такой. Это совокупный астрал убиенных мною в разное время ратных челове-ков — и тех, что УАЕД, и тех, которые ЦН. СМЕРТЬ интернациональна, за своим порогом она лишает свои жертвы всех этнических и религиозных отличий и объединяет по принадлежности к определенному контуру, который наибольшим образом принял участие в умерщвлении их…
Червяк надавил сильнее. Стекло беззвучно распалось на тысячи мельчайших осколков. Червячья харя не смогла протиснуться между металлическими прутьями и стала напористо двигать эту решетку ко мне. Решетка росла по мере приближения, червяк тоже увеличивался в размерах, он надсадно сопел, кровожадно причмокивая толстыми губами, он смотрел на меня затуманившимся жадным взором. Я хотел крикнуть от ужаса и не мог — губы не слушались. Напрягшись изо всех сил, я попытался вскочить…
И очнулся. Действительность была не намного лучше обморочного морока, коль скоро именно так можно было обозвать мое предыдущее состояние. Червяк, слава богу, отсутствовал. Никто не орал надсадно, обещая хрестоматийные похождения и нескорое прибытие санитаров.
В остальном все было примерно так же, как в мороке. Я лежал на узкой кровати, под тоненькой простыней; был гол и потен страшно. Кровать стояла в просторной комнате, которая была разделена надвое толстой решеткой от пола до потолка. В решетке — узкая дверь, запертая снаружи на массивный замок. С торца кровати зияла стандартная чаша «Генуя», плавно переходившая в водопроводный кран без раковины. В той половине комнаты, которая была свободна от моего присутствия, имелись два окна и дверь. На окнах — также решетки, толщиной в палец, а дверь, судя по всему, цельнометаллическая. И — круглый «глазок». Как непременный атрибут любого узилища.
Узилища… Ага! Я несвободен. Какие-то злыдни поймали и засадили меня сюда. Что за злыдни? Я попытался поднять голову, чтобы хорошенько осмотреться. Не получилось. Как и в бредовом просоночном состоянии, голова моя была тяжела, словно налита свинцом, подниматься не желала и соображать продуктивно отказывалась напрочь. Приказав себе напрячься, я медленно повернул голову налево. С этой стороны к кровати вплотную примыкала стена. Нет, это кровать примыкала к стене. Окон не было. Стена, крашенная в белый цвет, на ней вешалка, на вешалке — мои вещи. Я могу их потрогать — вот они, висят прямо надо мной. Попробовал поднять левую руку — не вьпшю. Нет, оказывается, не могу — руки не слушаются. Пальцами шевелить могу, руку чувствую, а поднять — никак. Плохо. Но вещи — это хорошо! — машинально выплыло откуда-то из глубины сознания. Почему хорошо? Потому что, когда я окончательно приду в себя и буду в состоянии двигаться, я оденусь, надеру тут всем задницу и драпану… Ха-ха три раза. Надеру…
С таким же трудом повернул голову направо. Капельница. Прозрачный шланг, бутылка, игла… иглы не вижу. Пошевелил пальцами правой руки, почувствовал иглу в вене. Вот как, значит. Что это мне вливают такое? И вообще, где я? Что со мной?!
Не найдя ответа, я оставил бесплодные попытки, придя неожиданно к утешительной мысли: капельница! Кто-то придет снимать ее. Тогда можно будет все узнать. Если это амнезия, то она вполне излечима — сколько фильмов смотрел на эту тему, там герой всегда мучается две трети времени показа, а потом, зацепившись за какой-нибудь ключевой фрагментик, начинает вспоминать все подряд. Мой случай, судя по всему, не особенно-то и сложный — я по крайней мере помню, что смотрел фильмы про этих амнезюков. И одежду свою признал с ходу. Значит, все не так уж плохо. А кто я? Тоже помню! Сыч. Антон Иванов. Олег Шац. Командир отряда санитаров ЗОНЫ. Или нет — бывший командир. Бывший? Да, скорее всего…
Итак, ничего страшного не произошло. Я куда-то угодил. Выкрутимся, не впервой. Сейчас придет кто-нибудь снимать капельницу, и поговорим. В бутылке немного осталось — минут на пятнадцать.
Я лежал и бездумно смотрел на бутылку — соображать не было никакой охоты. Ленивые мысли самопроизвольно ползали в голове: как собирающиеся завалиться в спячку змеи. Меня посадили на иглу. Или я упал откуда-то. И башкой ударился. Тело не болит, только голова страшно тяжелая. Да, нехорошо…
Пятнадцать минут прошли. Жидкость в бутылке едва прикрывала горловину — еще пару минут, и она кончится. Что такое воздушная эмболия, я, как и каждое слегка просвещенное дитя нашей эпохи, знал прекрасно. В разных шпионских триллерах злые негодяи только и делают, что развлекаются запусканием разнокалиберных эмболов в вены всяких неудобных субъектов.
