Это по-нашему. Это я понимаю… Украдкой пощупал пресловутый вышепоименованный фрагмент, и слезы навернулись на глаза от огорчения. Куда, куда вы удалились, моей весны златые дни? Где ты, моя железобетонная эрекция? Да в былое время, в присутствии такой роскошной дамы — что бы тут было! А сейчас — что это такое? Это что за гнусный намек на бракованную продукцию Черкизовского мясокомбината? Это вот с этим ты собрался трусики рвать?!
— А потом этот ханурик чего удумал? Захотел газом отравиться, гадина! Закрьы окна, газ открыл, сел на кухне, в окно смотрит, с миром прощается. А когда порядком надышался уже, вдруг ему, козлу, перед смертью курить захотелось. Ну и достал он «Беломор», скотинка. И чиркнул спичкой…
Так-так… А почему трусики? Черт! Сразу не мог додуматься, дефективный? Почему на казачке, крестьянке можно сказать, по зимнему времени да в процессе хозяйственных хлопот — кружевные трусики?! Почему не панталоны байковые? И вообще, за каким чертом понадобилось драть сено из тюка? Не проще ли было зацепить тюк да скинуть его с чердака на пол?
— Так ты думаешь, его взорвало, ханурика? Да хрен по деревне! Газ взорвался, профессора выкинуло в окно, а весь ихний блок сложился с первого по пятый этаж — как раз весь угол обвалился. А вечор дело было, как раз все дома были. Ну и завалило всех почти — мало кто живой остался. А этот гадина башкой треснулся о скамейку, да хоть бы хны. Только дураком сделался, в психдом его забрали…
Она меня провоцирует!!! Черт! Как это я раньше не додумался… Точно — провоцирует. И залезла специально, и на сеновал послала нарочно! Предполагала, что я звезданусь с лестницы! Может, и гвозди подпилила накануне? Нет, это уж слишком. Это для неприхотливой женщины-крестьянки слишком надуманно. Но все равно — будем исходить из того, что провоцирует. Эпизод с лестницей получился вроде бы ненароком, но он явно спланирован, ведь знает прекрасно, что смотреть буду! И, кстати, есть на что посмотреть — вопреки расхожему утверждению о раннем увядании сельских дам, прозябающих в антисанитарных условиях вдали от салонов красоты и прочих прелестей цивилизации.
— Тань! А ты в курсе, что такое целлюлит? — прокашлявшись, выдаю я — проверяю на ощупь свой голос, дабы не подвел в решающий момент, не скакнул ненароком на петушиный дискант.
Хозяйка смотрит на меня сверху непонимающе, пожимает плечами и завершает свою историю о вредоносном профессоре. Не знает она про целлюлит. Ясно — вопрос снят. Электричества в деревне нет вот уже лет пять, а страшный зверь целлюлит обрушился на наших красавиц сравнительно недавно. А когда с утра до вечера не покладая рук крутишься по хозяйству, сгоняя за день по семь потов и управляясь одномоментно за себя и за мужика отсутствующего, с этим зверем познакомиться все как-то недосуг. Поневоле приходится быть в состоянии вечной упругости и хорошей физической форме.
— …дорылся, значит, до кабеля, не понял, что это за штука, перерубил его и замкнул ненароком на трубу отопления. А в это время как раз в том психдоме какой-то семинар проходил, врачей — куча. И они, натуральным образом, вышли на переменку и жопами по батареям расселись в вестибюле. Представляешь? Восемнадцать покойников! А ему — хоть бы хны…
О чем это она? Профессор удумал совершить подкоп из дурдома и наткнулся на высоковольтный кабель? Нет, это не случайно. Этого вредоносного шизоида нам натовцы злобные послали. Решили изнутри надругаться над страной, замордовать великую державу идиотами. Точно! А я-то, недалекий, все не мог никак додуматься: отчего это у нас в последнее время дураков стало немерено?! Вот оно!
Это ЦРУ — однозначно. Широкомасштабная и хорошо организованная идеологическая диверсия.
Однако вернемся к нашим переживаниям. Татьяна додрала-таки сено и теперь спускается вниз. Наступает время «Ч» — так называемый тактический апогей. Военным про «Ч» понятно, а кто не в курсе, я процитирую своего бывшего преподавателя полковника Федина: «… время «Ч», засранцы, это такой момент, когда яйца вашего солдата, идущего в атаку, зависнут над траншеей противника…»
Исчерпывающе? Так вот — время «Ч» наступает. Если я правильно рассчитал и имеет место тривиальная женская провокация, тогда не особенно важно, что я слаб, а объект вожделения прекрасно развит физически. Если объект крепко обнимет да с готовностью прильнет, то все получится. А если нет?!
Я нервно сглотнул, наблюдая, как Татьянина попа под белыми трусиками медленно спускается вниз и постепенно исчезает под запретительной гранью халата. Отступать поздно. Мы одни — более в усадьбе нет никого, кто мог бы помешать. Мальчишки с утра укатили за мясом. Сашко — старшой, дежурит сегодня в наряде: настоящий казак, даром что несовершеннолетний. Ночью чечены пытались угнать одну из станичных отар, да напоролись на растяжки, заботливо установленные казаками в разных местах на случай непредвиденных перемещений ворога. Шуму было — пером не описать! Обнаруженных на месте преступления абреков, как и полагается, добили и свезли на казачий берег Терека. Оставшихся целыми овец отогнали обратно, а наряд отправили собирать мясо. Серьга увязался со старшим — то ли скучно пацану дома сидеть, то ли мать подсказала, с определенным умыслом. Да, скорее всего мать. Ай да Татьяна! Какая многоплановая интрига — куда там куртизанкам мадридского и французского дворов вместе взятых…
Итак, отступать некуда — действовать надо. Встать, солдат! Встал. Четыре шага к лестнице — шагом марш! Сделал — подковылял на полусогнутых. Застыл, как в засаде, дыхание затаил. А вдруг оттолкнет? Если опустить вариант с провокацией, то попытка моя будет выглядеть весьма убого. Этакий слабосильный похотливый проказник — цап дрожащей ручонкой потненькой за пышную грудь, а ему по роже — на! И с копыт долой, на пол. Стыдно будет — просто ужас какой-то! Хотя, если объективно разобраться, стыдиться особенно-то и нечего. Мы с ней уже довольно близкие люди, чуть ли не как родные. Она меня три раза в бане парила, пока сам не в состоянии был перемещаться. А в первый раз это происходило вообще при весьма пикантных обстоятельствах — я рассказывал. Парила, кстати, не абы как, безучастно, а с интересом рассматривала. Мне показалось, что Татьяна осталась довольна результатами придирчивого осмотра, хотя, насколько я понимаю толк в такого рода явлениях, после богатыря мужа моя скромная персона не должна была вызвать у нее особого энтузиазма.
— Ой!
Вот оно, время «Ч». Татьяна ступает на пол, я обхватываю ее за талию и пытаюсь привлечь к себе. Естественный возглас, в котором легко угадывается радостное удивление. Нет, не будут меня отталкивать! Сердце, разогнавшись до предельной скорости, молотит изнутри о грудную клетку — сейчас выскочит наружу. «Вот оно!» — восторженно орет кто-то внутри хриплым от вожделения голосом. Татьяна становится на землю, поворачивается ко мне лицом, нечаянно прижавшись тревожно колыхнувшимися увесистыми полушариями к моей груди.
— Ты чего это? А? — прерывистым шепотом спрашивает она, замирая в моих объятиях и не предпринимая никаких попыток освободиться. — Ты чего?
— Я тебя люблю, — бормочу я, крепко обнимая казачку и валя ее на кучу свеженадерганного сена. — Я без тебя жить не могу…
