— Умеют жить, сволочи, — растроганно констатировал полковник. — Умеют. Но ничего — это ненадолго. Мы это дело поправим…
В плане организации наблюдения за усадьбой Аюба возникли определенные сложности. Дальняя окраина города, конец улицы, плавно преобразующийся в лысый пустырь. На десять соседствующих дворов имеются четыре машины, каждую из которых все тут знают, что называется, в лицо. Некуда «Ниву» поставить — сразу возникнут ненужные вопросы, чреватые провалом всей операции. Ближайшая возвышенность, представленная в виде пологого лесистого холма, расположена на удалении трех километров, а потому использованию не подлежит: стереотрубы стократной у нас нет, а чтобы хорошенько рассмотреть лицо человека, необходимо подобраться к нему как раз метров на тридцать. А нам нужно было именно лицо — никак не меньше. Кроме всего прочего, ученые горьким опытом абреки организовали поверхностное круглосуточное наблюдение за прилегающей территорией. Поверхностное — это в том смысле, что на крыше. В торце крыши располагалось большое чердачное окно без стекол, а у окна этого кто-то постоянно сидел: то дымок оттуда вился сигаретный, то огоньки зажигались, а порой стекла характерно поблескивали, сообщая взору специалиста, что наблюдатель оснащен оптикой.
Судьба была благосклонна к нам: как часто бывает в таких, казалось бы, безнадежных случаях, брешь в тотальной обороне противника обнаружилась практически на ровном месте. Имела эта брешь от роду шесть с лишком десятков годков, устойчивое пристрастие к алкогольсодержащим напиткам, звалась дядей Васей и — что самое важное — проживала по соседству с супостатовой усадьбой. Родственников у дяди Васи не было, потому как детдомовцем являлся он: отца-бандита в перестрелке убили чекисты, а мать-проститутка переела на какой-то малине кокаина и безболезненно отбыла в нирвану. Как бы в качестве компенсации за моральную ущербность родителей сын-сирота всю жизнь прослужил в системе НКВД — МГБ — МВД в качестве надзирателя — контролера — корпусного. Женой и детьми обзавестись дядя Вася так и не удосужился, поскольку имел врожденный фимоз в крайне выраженной форме, а операционным путем исправлять сию природную оплошность не желал ни в коем случае.
— Что дано природой — то так и должно быть, — заявлял он. — Да и на хера мине ваши бабы-дети? Вот некоторые понарожают ублюдков, а потом не знают, как от них избавиться. Ну хто мог у мине получиться, кабы незалупу я ликвиднул? Ведь у мине гены! Ну ты смотри, какие у мине гены! Кто мог получиться: зечара-рецидивист, наркоман-убийца, а если девка — то обязательно проститутка или бандерша. И на хера? Не, я как-нибудь так — один, сам по себе…
Однако все эти потрясающие биографические подробности выяснились несколько позже, когда полковник познакомился в дядей Васей более тесно. А началось мимолетное знакомство в тот момент, когда Шведов, обряженный в прикид бомжа, путешествовал с клюкой по улице Ванюшкина, на которой располагалась усадьба супостатов, и мучительно выискивал варианты для организации скрытого наблюдения за вражьим подворьем.
— Смерть фашистским оккупантам! — натужно заорала вдруг показавшаяся над забором лохматая башка с ненормально сверкавшими глазами. — Запорю до смерти, мля!!! А-а-а-а!!! Смерть захватчикам! Грудью встанем, мля!!! Гоните пол-литру, мля, казбеки, мля, в очко деланные!!! А то, мля, подпалю с четырех углов, мля!!! Гоните, мля!!! А-а-а-а!!!
Полковник — весьма тертый и видавший виды оперативник — от такого неожиданного перепада инстинктивно шарахнулся было в сторону — а проходил он как раз мимо соседствующей с Аюбовым подворьем усадьбой, из-за ветхого забора которой башка и вынырнула. Но оказалось, что высказанная альтернатива к полковнику никакого отношения не имеет: ненормально сверкавшие глаза лохматой башки были обращены на ворота соседней усадьбы.
У ругателя взлохмаченного, видите ли, в плане коммуникации имелись определенного рода проблемы: каменный забор усадьбы супостатов как минимум вдвое превосходил высоту его собственного хилого ограждения — а то бы он через забор орал, так, разумеется, удобнее.
Соседи, как ни странно, отреагировали оперативно и весьма лояльно. Из ворот коридорной усадьбы вышел бородатый мужик горского обличья, с бутылкой в руке, на бомжа Шведова внимания никакого не обратил, приблизился к торчавшей из-за забора лохматой башке, с любопытством уставившейся на него, и, сунув бутылку в возникшую из заборной щели грязную руку, пробормотал с характерным чеченским акцентом:
— На! Не ори, да! Сколко, э, модьжна? Сколко? Сказал нармална — нада водка — скадьжи, да! Зачэм, э, арещь?!
— Напиток пенный — дар Кавказа! — победно взревела лохматая башка и скрылась из глаз — из глубины двора раздалось еще вот что:
— Недалеко, мля, эн-эн-эн, в прохладной мгле, мля, эн-эн-эн, три с-с-сакли приросли к скале, мля! Над… Тпррру!!! Нет, мля — две. Две с-с-сакли, мля. Мля буду — две! Без базара. Ну. Над драной крышею одной, мля, дымок струился — экхм… голубой! Ага! От сука! Он же, оказывается, петухом был. Дымок, мля…
Затем все стихло. Горский мужик досадливо покачал головой, тяжко вздохнул и пошел к себе в усадьбу, мазанув непритязательным взором по согбенной фигуре бомжеобразного Шведова, ковылявшего вдоль забора в конец улицы.
А Шведов быстро сообразил: смотался к первому попавшемуся ларьку, приобрел две бутылки водки, нехитрую закусь и спустя полчаса уже вовсю приятельствовал с дядей Васей.
Тактика поведения, избранная отставным энкавэдэш-ником по отношению к соседям, только на первый взгляд казалась странной. Многого дядя Вася не требовал — каждый день по бутылочке. Горцы, не желавшие лишнего шума, предпочитали потворствовать неугомонному соседу — для них ежедневное выделение пол-литра затруднений не составляло. Пенсионный сирота, несмотря на странности характера, оказался далеко не дураком и в первый же вечер «расколол» поддельного бомжа Шведова — до обидного легко, без каких-либо психологических потуг.
— Зачем они тебе? — буднично поинтересовался дядя Вася в процессе ликвидации третьей бутылки и потыкал в сторону забора соседей. — Брать будете?
Полковник с минуту подумал, обстоятельно дожевал соленый огурец из сиротских осенних запасов и также буднично сообщил:
— Нет, не будем. Просто присмотреться надо — что за люди… Что — при ближайшем рассмотрении не похож я на бродягу?
— Когда по улице идешь — хорошо получается, — критически высказался дядя Вася. — Артист. Но говоришь не так. Уверен ты в себе, страха в тебе нет. Руки чистые у тебя, нежные, ногти не прокуренные, холеные. Вообще — сам чистый. Ты вон нагнулся за банкой с огурцами, а я тебе за ворот заглянул. А там — чистое тело.
— Расколол, — сокрушенно признал полковник. — Чекист!
— А ты как думал? — солидно выдал дядя Вася. — Всю жизнь я с ворьем возился. Через вот эти руки знаешь сколько этапов прошло? Всякие бывали, ушлые, да мытаренные — куда там! И всяк исхитрялся по-своему, чтобы попкаря обуть. С волками жить — по-волчьи выть. Но ты не переживай — сдалека ты на бомжа дюже запохаживаешь, я те отвечаю. А насчет этих, — сирота опять потыкал вилкой в сторону соседской усадьбы, — мне без разницы. Следи сколько влезет, только водочки приноси — как сегодня. Коллега как-никак. И еще: когда брать будете, скажи мне — я в погреб залезу. А то ненароком пришибет не дай боже. Жить еще хочу. Хоть старый, хоть пьяница — жить мне нравится…
