Вот таким образом. Коллега. Воистину — мир тесен. Полковник скромничать не стал: навертел дыр в шиферной крыше дяди Васиного домишки, загнал на чердак Сало с Барином — дежурить по очереди, — а сам сидел целыми днями с сиротой гулагообразным и квасил не спеша. И каждый час доклады принимал — что творится на территории подконтрольной усадьбы, не появился ли в поле зрения кто-то интересный.
Алкогольно-телефонная идиллическая пастораль была неожиданно нарушена в два часа пополудни 11 марта. Я лежал в трусах и футболке на коврике в прихожей — у экс-телефонистки военизированной в квартире топили как на убой — и занимался обычным делом. То есть пытался читать «Мегаполис», прижимал к одному из опухших ушей трубку (точно не помню, к какому именно — но они оба были в изрядно опухшем состоянии после трехдневного непрерывного телефонства) и рефлекторным движением накручивал каждые две минуты двойку. Пальцем — тык! — крутанул. Две минуты прошли — опять: тык! У меня таймер в организме включился — безошибочно тыкал в положенное время, до автоматизма дошло. Бывало, провалюсь в дрему — днем я вообще поспать не дурак, я ночная птица, — а палец сам по себе крутит диск. Просыпаюсь через полчаса — отбоя нет. Значит, пятнадцать раз крутанул. Условный рефлекс выработался.
С тринадцати до пятнадцати в телефонном царстве воинской части и близлежащих автопредприятий имело место благостное затишье — у них у всех в это время был обеденный перерыв. В этот период я обычно и дремал, пользуясь тишиной, — в другое время просто не давали, наяривали через каждую минуту все кому не лень, да орали при этом так беспардонно, что имелось болезненно обостренное желание хлобыстнуть им всем телефоном по мордасам. А потом добивать ногами, обутыми в крестьянские гуанотопы. Не звони, блин, куда попало! А звонишь — говори потише, зачем так напористо орать в трубку? В общем, у меня за эти три дня развилась какая-то особая телефонная фобия…
Так вот, в два часа пополудни, когда я сладко дремал, накручивая двойку, кто-то неурочно позвонил и после чьего-то полусонного «да» — человек тоже дремать пристроился после обеда — этак начальственно, барским тоном вьщал:
— Здорово, Федорыч. Спишь, что ли? Полчаса тебе трезвоню, не подходишь!
Я в полудреме не сообразил, какого, собственно, Федоровича имеют в виду, и хотел было спать дальше, но в трубке вдруг зазвучал мгновенно взбодрившийся голос По-пцова:
— Да нет, я тут того… ну, отходил в общем.
— Я же сказал — в обед чтоб сидел на телефоне! — мягко пожурил Попцова собеседник. — Ну, бог с ним — переживем. Ты вот что… Тут у нас интересный мальчишка образовался. Прислали солидные люди. Он к тебе сегодня подскочит. Надо свезти, обслужить. Ты сегодня как?
— Я в норме, — ответил Попцов — в голосе его отчетливо прослеживалась внезапная настороженность. — Я только не понял… Сразу — обслужить? Без предварительного разговора, без условий? Это что — ваш личный клиент?
— Он самый, — подтвердил собеседник. — А чего ты вдруг замандражил? Безопасность — мое дело, ты не волнуйся. Тут все схвачено — наш человечек. Или что-то неладно?
— Не знаю, — с сомнением произнес Попцов — у меня аж сердечко екнуло, а не напортачили ли мы у комбината? — Вроде все нормально. Но в последний раз мне что-то не понравилось. Что-то там было не так…
— Конкретно, — властно потребовал собеседник. — Что конкретно было не так? С клиентом проблемы?
— Да нет, вроде все нормально, — уклончиво буркнул Попцов. — Но что-то мне показалось… ну, знаете, бывает — интуиция. Как будто шестое чувство подсказало — не правильно что-то.
— Ты это брось мне! — с заметным облегчением воскликнул собеседник. — «Шестое чувство»! Тоже мне. Чумак! В отпуск тебе надо — вот что. Оно немудрено — с такой работой… Короче, мальчишка к тебе подскочит — когда тебе удобно?
— Пусть к шести вечера подъезжает, — согласился наш педант — не захотел менять распорядок. — Я как раз рабочий день заканчиваю. На чем он будет? Приметы? Что скажет?
— Вишневая «девятка» А-335. Представится… гхм-кхм… ну, Сашей представится, скажет, что от меня. Волшебное слово скажет. Все. Вопросы?
— Никак нет, — по-военному четко отрубил Попцов. — Вы завтра дома будете после шести вечера?
— Буду, — после секундной паузы ответил собеседник. — А что хотел?
— Если это вас не обременит, я подъеду, — напросился Попцов. — Хочу поделиться кое-какими соображениями по поводу этого… ну, того самого шестого чувства. Хорошо?
— Какой разговор, Федорыч, — разрешил собеседник. — Естественно, подъезжай. Ну все, пока. — И повесил трубку…
Через час с небольшим (от воинской части до Аюбовой усадьбы далековато, да и вытащить полковника с экипажем из дяди-Васиной хибары тоже стоило определенных временных затрат) мы в полном составе сидели в нашем временном жилище и ударно рожали многоступенчатые громоздкие планы. Со скрипом и потугами.
Упускать такой случай было бы преступной халатностью, но этот привередливый покупатель свалился нам на голову настолько неожиданно, что не по своему произволу нетрезвый полковник на некоторое время впал в мрачное уныние. Ну не любил он вот так вот: бац! — и нате вам план, красивый и круглый, со всех сторон приятный для взыскательного взора профессионала. Это вам не пирожки печь впритык к солдатской зарплате, подслушав переговоры начфина с банком! Поставил тесто, сгонял в магазин за яйцами и молоком — и нате вам, получите через два часа с пылу с жару.
Полковнику была нужна ночь. Чтобы разложить на столе бумаги и письменные принадлежности, фотографии объекта в разных ракурсах и все собранные на него данные. Чтобы сканировать особо выразительный фас объекта, и скинуть его на лазерный принтер, и повесить на стену — в глаза смотри, гадина! Чтобы кофейник уютно шкворчал на плите, «Парламент» в пепельнице ароматно дымил, музычка легкая наигрывала — классика желательно, а еще желательнее Моцарт или Гайдн, под них лучше соображается. Чтобы ходить по комнате в мягких тапочках и медленно, прорабатывая каждую деталь, подгоняя каждый фрагмент, ваять чудо оперативного искусства. А поутру, часиков этак в десять, хорошо позавтракав, собрать всех в кучу и огорошить филигранной заготовкой — ай да я, стратег!
Вот так любил трудиться полковник. Корявых комбинаций, топорно состряпанных на скорую руку, дядя Толя на дух не переносил — у него на них была идиосинкразия. Как показывала печальная практика, таковые комбинации в подавляющем большинстве содержали в себе массу недоработок и просчетов, которые при осуществлении акции неизбежно выливались в самые непредсказуемые последствия и чреваты были большой кровью, а то и полным неуспехом предприятия.
— Ну режете вы меня, режете! — плаксиво бурчал полковник, разбалтывая в стакане с водой нашатырь и следя, как Барин тянет шприцем из четырехграммовой ампулы стимулятор, сохранившийся в заветном чемоданчике, вынесенном год назад из горящего дома.
— Ну ты посмотри — чуть более двух часов до встречи, а что у нас? Нуль! Кто он? Откуда он? Что он? С кем он? От кого он? От кого — что сказать Попцову? А волшебное слово? Режете…
