Отсюда закономерно вытекали три доступных в данных условиях способа реактивного самовыражения: максимально громко, до хрипоты, поругаться, используя самые сильные словесные конструкции (прокричаться, продышаться); постараться по возможности искренне поплакать, жалея себя и слезно проклиная всех, кто не прав — независимо от степени родства и уважаемости (задать работу так называемым «антистрессовым» железам); изо всех сил поколотить по чему-нибудь относительно мягкому и упругому, поломать какую-либо ненужную мебель, побить что-нибудь хрупкое — старую посуду или стекло (дать волю агрессивной моторике, распотешить исходящее лютой злобой мортидо).
Определившись в способах самовыражения, Альберт переоделся в спортивный костюм, проследовал на кухню на предмет отбора щербатых тарелок для битья и по дороге, дабы время даром не терять, начал для разогрева выкрикивать грязные ругательства в адрес супостатов. То бишь матери, Войтова и покойного Пручаева-старшего, который, собственно, и дал нездоровый толчок продуктивной идее слепить из нормального офисного сидельца какого-то там мистического настоящего мужчину.
Вот тут-то многажды апробированная клубная методика и дала сбой. То ли методика не ко всем ситуациям применима, то ли полтора года занятий — не совсем тот срок, что потребен для полноценной душевной закалки…
В общем, когда громко кричавший Альберт добрался до кухни, ничего контролировать он уже не мог — эмоции прочно взяли верх над ситуацией и принялись вовсю куражиться над хлипким офисным организмом низложенного наследника.
— Мамм-ма!!! Маа-а-а-а!!! Оа-ааа!!! — заходясь в горьких рыданиях, верещал Альберт, сметая на пол все, что под руку попадется, и в кровь разбивая руки о кухонную мебель. — Что же вы со мной сделалии-и-иии?!!! На кого вы меня, сиротинушку, бросаит-тя-яааа!!!
Как долго длилось разнузданное буйство травмированной души, Альберт не помнил. С ним впервые в жизни случилось нечто вроде берсеркского припадка: адекватное восприятие реальности на некоторое время было утрачено, так же, как и чувство ответственности за творимые деяния, иными словами, парень напрочь выключился из обстановки.
Очнувшись, Альберт обнаружил, что в доме все перевернуто вверх дном, оконные стекла по большей части разбиты, кое-где надломлены рамы, повсюду валяется битая посуда, а сам он весь покрыт кровоточащими ссадинами и порезами — особенно руки.
— Методика не работает, — хрипло констатировал Альберт, подходя к окну и стараясь понять, откуда доносится назойливый трелеподобный звук. — Надо будет консультироваться…
Через ажурный верх забора с улицы проникали сполохи милицейской мигалки. Кто-то там болтал по рации, но особого энтузиазма не наблюдалось. Втянув голову в плечи, возмутитель спокойствия наконец-то определил природу звука и поплелся в прихожую — звонил антикварный телефон, чудом уцелевший в вихре не сработавшей разгрузочной методики.
— Да?
— Ты в порядке? — это был Войтов — тон его показался
Альберту несколько озабоченным.
— Да… А что?
— Да тут, понимаешь, участковый твой звонит, говорит — наряд выслали. Шум там какой-то, звон…
— Поплакал маленько, стекла побил, — признался Альберт. — Но уже перестал. Уже все.
— Ты смотри там, не перегибай, — участливо пробурчал Войтов. — Безвыходных ситуаций не бывает в принципе, а у тебя вполне даже нормальное положение — все решаемо. И это… как бы там ни обернулось, ты знай — я тебя не брошу. Слово даю. Может, к тебе прислать кого?
— Спасибо, не надо, — отказался Альберт. — Вы участковому позвоните, пусть он наряд отзовет. Мы тут как-нибудь сами…
По приходу тети Вали Альберт честно сообщил причину погрома и обещал, что такое впредь не повторится. Домохозяйка поохала, попричитала, обработала юному оболтусу боевые травмы и накрыла обед. Оболтус пообедал без аппетита, велел позвать плотника, чтобы вставил стекла, а сам прилег подремать в спальне наверху — благо второму этажу мощи разгрузочной методики недостало.
Проснулся Альберт в седьмом часу вечера с незнакомой ему ранее головной болью и уже опробованным в самолете желанием быстро и безболезненно умереть. Даже и не обязательно красиво, лишь бы мгновенно и не больно. Пусть тогда все терзаются — довели молодое дарование своими идиотскими идеями, толкнули навстречу гибели!
— Меня без наследства оставили, — позвонив по мобильному руководителю своей клубной группы, сообщил Альберт.
— То есть кастрировали? — бодро уточнил руководитель. — Но ты жив, голос твой не дрожит, значит, не все потеряно. Помимо этой пагубной страсти в мире столько всего замечательного! Правильно?
— Правильно, — согласился Альберт, уже жалея, что зря потратил деньги на звонок — ничего нового руководитель сказать ему не мог, за полтора года все варианты поведения в случае внезапных утрат, болезней, всяческих мелких бед, смертей близких и прочих напастей отработаны вдоль и поперек.
— Расскажи мне, расскажи, — вальяжно потребовал руководитель. — У меня есть для тебя десять минут.
— Меня лишили права наследовать нажитое отцом богатство, — уточнил Альберт. — А так я цел, невредим. Но я сейчас в прострации. Обидно, знаешь ли. Установка сломана. Я с ней жил с того момента, как начал себя осознавать. И вдруг — бац!
— А-ха! — обрадовался руководитель. — То есть тебе не достанутся заработанные отцом денежки. А должны были достаться. Это то же самое, как всю жизнь ездить по правой стороне и однажды утром вдруг обнаружить, что все едут по левой. А-ха! Ты хочешь поговорить об этом?
— Хочу, но кратко — денег жалко. Я жив-здоров. Не дурак. У меня есть работа, квартира в Москве, стартовый капитал. То есть можно жить да жить. Правильно?
— Разумеется! — одобрил руководитель. — Жизнь прекрасна! Возьми от нее все, что можешь. Не застревай в своем сиюминутном горе. Спустя два года ты будешь дико хохотать над своими переживаниями.
— Я все это знаю. Но обидно! — пожаловался Альберт. — Методика разрядки не сработала — эмоции возобладали над разумом. Так обидно, что хочется умереть! Ничего не могу с собой поделать. Хочу совет. Только коротко — я по мобильному.
— Запой, — коротко посоветовал руководитель. — Средство вне методик, но очень действенное — для русских. Ты же вроде русский?
— Вроде, — подтвердил Альберт. — Только… я не пью.
— Я в курсе, — сказал руководитель. — Но тем лучше. Пить пару суток подряд, но под контролем опытных пьяниц. Потом сутки — выход. Потом позвонишь. Принято?
— Попробуем, — с некоторым сомнением согласился Альберт. — Во всяком случае — спасибо за совет…
Спустившись вниз, Альберт несколько минут тупо смотрел, как плотники стеклят окна, затем поинтересовался у тети Вали, купила ли она коньяк. Нет, не купила. Почему? Сказали — приличный купить. Приличного на базаре не было. Это в фирменный магазин ехать надо — в центр. Все ясно, вопросов нет.
