Я жевал пиццу и, к счастью, почти не чувствовал вкуса, поскольку темное воображение уже унесло меня далеко — в маленький домик на убогой улице. Коснуться то кончиком ножа, то лезвием, работать медленно и аккуратно, подходя к блаженной кульминации, когда Свидетель начнет метаться в путах и я увижу в его глазах умирающую надежду, рывки ослабнут, и наконец, в очаровательно долгую последнюю минуту…
Я видел это, буквально чувствовал, слышал поскрипывание скотча. Вдруг голод отступил, и пицца показалась мне картонной, а радостное жевание детей превратилось в неприятный искусственный шум. Я понял, что больше не могу ждать возвращения к реальности, ожидающей в маленьком домике. Я встал и уронил недоеденный кусок пиццы в коробку.
— Мне нужно кое-куда сходить, — сказали мы, и при ледяном звуке нашего голоса Коди резко вскинул голову, а Эстор застыла с разинутым ртом, полным пиццы.
— Куда ты идешь? — негромко спросила она. Глаза у нее оказались широко раскрытыми и полными нетерпения: она не знала «куда», но по нашему ледяному тону прекрасно поняла «зачем».
Мы оскалились, и она моргнула.
— Скажи маме, что у меня кое-какие дела, — попросили мы.
Эстор и Коди уставились на нас, почти обезумев от страстного желания. Лили-Энн издала короткое резкое «па!», которое мгновенно проникло под темный капюшон. Но издалека наплывала музыка, она призывала дирижера и не оставляла иного выбора, кроме как поднять палочку и взойти на возвышение.
— Позаботься о сестре, — велели мы, и Эстор кивнула.
— Ладно, — ответила она. — Слушай, Декстер…
— Я вернусь, — сказали мы, взяли сумку с игрушками и вышли в теплую, манящую ночь.
Глава 15
Уже совсем стемнело, и первая же волна холодного ночного воздуха, ворвавшаяся в легкие, пронеслась по венам и назвала мое имя рокочущим, призывным шепотом, понуждая броситься в ласковую мглу. Мы поспешили к машине, чтобы устремиться навстречу счастью. Но как только мы открыли дверцу и поставили одну ногу внутрь, какая-то мелочная, тревожная мыслишка ухватила нас за полы, заставляя остановиться; что-то было не так, и радостная несгибаемая целеустремленность сползла с наших плеч на тротуар, как сброшенная змеиная шкура.
Что-то было не так.
Я огляделся, стоя в горячей и влажной майамской ночи. Ночная улица ничем не отличалась от дневной, никакая внезапная опасность не выскочила из-за вереницы одноэтажных домов, перед которыми во двориках валялись детские игрушки. Ничто не двигалось, никто не крался в тени живой изгороди, и подлец-вертолет не кружил над головой, готовясь открыть огонь. Вообще ничего. Но все-таки я слышал неумолчный голос сомнения.
Я медленно, через нос, набрал полные легкие воздуха, но ничего не почуял, кроме смешанного запаха готовящейся еды, далекого дождя и гниющей растительности, которой всегда пахнет ночь в южной Флориде.
Так, и в чем проблема? Почему крошечные тревожные звоночки сработали, когда я наконец вырвался из дома на свободу? Я ничего не видел, не слышал, не чуял и не ощущал, но, научившись доверять назойливому предупреждающему шепотку, стоял неподвижно, не дыша, и в напряжении ожидал ответа.
А потом низкий полог темных облаков распахнулся над головой, обнажив маленький серпик серебристой луны — крошечной, несовершенной, малообещающей, и мы разом избавились от сомнений. Конечно, мы привыкли отправляться в путь при злобном блеске полной, разбухшей луны, резать и рубить под раздирающие горло звуки мощного небесного хора. Сегодня над нами не было привычного маяка, и казалось неправильным стремиться навстречу радости без него. Но сегодня — особый случай, импровизированный рейд почти безлунной ночью, и все же это нужно сделать обязательно, исполнив на сей раз, как сольную кантату, каскад отдельных нот без оркестрового сопровождения. Маленькая и слабая ущербная луна еще слишком молода, чтобы щебетать, но мы можем отлично справиться без нее, раз уж на то пошло.
Мы чувствуем, как вокруг нас смыкается ясная, холодная целеустремленность; никакой подбирающейся опасности — только отсутствие луны, никаких причин медлить или ждать — только огромное количество поводов немедленно погрузиться в бархатную темноту Призовой Ночи.
Мы садимся за руль и заводим мотор. Дорога туда, где стоят заплесневелое двухэтажное здание и маленький убогий домик, занимает всего-навсего пять минут. Мы медленно проезжаем мимо, внимательно рассматривая дом в поисках каких-либо тревожных признаков, и ничего не находим. Улица опустела. Одинокий фонарь за полквартала от дома то вспыхивает, то гаснет — тусклый синий ореол вместо настоящего сияния. Не считая фонаря, единственный свет в эту почти безлунную ночь исходит от многоквартирного дома — фиолетовое гало из каждого окна, десяток телевизоров, по которым показывают одно и то же бессмысленное, пустое, дурацкое, совершенно нереальное реалити-шоу. Люди смотрят его, замкнувшись в кругу бессмысленной рутины, тогда как подлинная жизнь медленно катится мимо, за дверью, облизываясь в предвкушении удовольствия.
Только в одном наполовину заросшем виноградом окне грязного маленького домика горит тусклый свет, и старая «хонда» по-прежнему стоит перед домом, скрытая в тени. Мы проезжаем мимо, описываем круг по кварталу и паркуемся в темноте под развесистым баньяном. Выход им из машины и стоим несколько секунд, втягивая воздух непроницаемо черной и такой чудесной ночи. Легкий ветер шевелит листья над головой, а вдалеке на горизонте в огромной груде темных облаков вспыхивает молния. Где-то воет сирена, поблизости лает собака. Но вокруг ничто не движется, и мы глубоко втягиваем приятный, прохладный воздух этой ночи, полной теней, и чувствуем, как тревога и ощущение подкрадывающейся опасности уходят. Все в порядке, все готово, все так и должно быть. Больше ждать нельзя.
Пора.
Мы неторопливо, осторожно и ловко перебрасываем маленькую сумку со спортивными принадлежностями через плечо и пешком возвращаемся к жалкому домику. Самый обычный человек, шагающий домой с автобусной остановки.
Из переулка выворачивает огромный старый автомобиль, и на мгновение его фары освещают нас. Они словно замирают на мгновение, залив пешехода нежеланным светом, и мы медлим и моргаем от неприятной неожиданности. Потом слышится внезапный «бах» выхлопной трубы и странный лязг разболтавшегося бампера. Машина набирает скорость, безвредно проезжает мимо и исчезает за углом, дальше по улице. Снова становится тихо, ни единого признака жизни в прекрасной темной ночи.
Мы идем дальше, и никто не видит нашу безупречную имитацию небрежной прогулки: во всем районе жители если куда-то и смотрят, так это на экран, и каждый шаг приближает нас к блаженству. Мы чувствуем нарастающий прилив желания, даже потребности, и мы понимаем: это произойдет скоро, хоть и шагаем очень осторожно, чтобы не выказать нетерпения. Приближаемся к дому и ныряем в тень гигантской живой изгороди, которая скрывает «хонду»… и нас.
И там мы замедляем наше движение и осматриваемся, стоя в укрытии, рядом с ржавой машиной. Мы размышляем. Мы так сильно этого желали — и вот мы здесь, готовые взяться за дело, и ничто нам не помешает, но… на сей раз почему-то все иначе. Не только отсутствие лунного света заставляет нас медлить, ждать в тени и задумчиво смотреть на маленький убогий дом. Никакой внезапной слабости духа, угрызений совести или сомнений в бессердечности, бессознательности темного решения. Нет. Проблема вот в чем: в доме — двое, а нужен — только один. Мы должны, обязаны схватить и связать Свидетеля — мы это сделаем и совершим над ним множество удивительных вещей, о которых мечтали так долго, но…
