— Что? — переспросил Пассан. — Что ты сказал?
— Это труп обезьяны, — продолжал тот, запихивая комбинезон в ранец. — Семейства капуцинов или уистити, что-то в этом роде.
Пассан потер лоб. Из кухни доносились щелчки вспышек, там толпились эксперты из криминалистического отдела. В его собственной кухне.
— Вообще-то, я в курсе, как выглядят обезьяны.
— Просто эту освежевали.
Пассан всматривался в лицо Рюделя, словно перед ним был какой-то редкий манускрипт, способный поведать невообразимую тайну.
— Будешь делать вскрытие?
— Обезьяны не по моей части.
— Вызови ветеринара. Придумай что-нибудь.
— Отправь ее в Институт судебной медицины, — проворчал тот. — Посмотрим, что можно сделать.
С ранцем в руке он растворился в ночи, даже не попрощавшись. Наоко тоже исчезла — наверняка пошла посмотреть, как дети. Пассан еще потоптался, потом попробовал сосредоточиться. Значит, это обезьяна. В каком-то смысле отличная зацепка. Они будут разрабатывать этот след, они…
Подняв глаза, он увидел на другой стороне улицы соседей, прильнувших к окнам. Да чтоб тебя! Все, чего он так хотел избежать, происходило по самому худшему сценарию. Явная, четко обозначенная угроза, чрезвычайная ситуация — все причины удариться в панику. Это уже не капризы чокнутого полицейского, а стандартная процедура «обеспечения безопасности пострадавшего». Одно хорошо: теперь он без труда добьется постоянного наблюдения за домом.
Отметил он и другое: настоящий это зародыш или ободранная обезьяна, намек на беременность очевиден. Все равно что подпись: Акушер.
Вернувшись в дом, он наткнулся на Заккари: она, по-прежнему в белом комбинезоне и помятом капюшоне, обувалась под закрытой галереей.
— У тебя что-нибудь есть?
— Рано судить. Но на первый взгляд ничего особенного: ни взлома, ни отпечатков, ни черта. Мои парни еще ищут.
Он и не ждал чуда. Человека, способного проникнуть в дом полицейского, когда тот лично сторожит ворота, любителем никак не назовешь.
— Прочешешь мне кухню и все остальные комнаты, — начальственным тоном велел Пассан.
Координатор пожала плечами.
— Что? — крикнул он.
— Да ничего. Мечтать не вредно, — ответила она и с хромированными чемоданчиками в руках направилась к воротам.
Пассан обернулся. Наоко, с обычным решительным видом, снова стояла на крыльце.
В детстве он без конца читал и перечитывал сборник «Пятнадцать фантастических историй». Среди них была «Венера Илльская» Проспера Мериме — рассказ о древней статуе, выкопанной из земли, с черным телом и белыми глазами, сеявшей ужас вокруг себя. Это воспоминание всегда питало его уверенность в том, что женщина — это неотвратимая природная сила с огромными белыми глазами и суровым взглядом. И в каком-то смысле он обрел негатив той Венеры — белую статую с черными глазами.
— Не замерзла?
Наоко покачала головой. Он приблизился и остановился в паре метров от галереи.
— Детишки спят?
— Уж не знаю, как им это удается. — Она кивнула удивленно, но с облегчением. — Я закрыла ставни. Ты уверен, что им необходимо уехать?
— Уверен. Я хочу, чтобы криминалисты перерыли дом сверху донизу. Ты дозвонилась до Сандрины?
— Она в пути. Ты мне наконец объяснишь, что происходит?
— Судмедэксперт ясно дал понять, что это не зародыш. — Пассан предпочел ответить уклончиво.
— Что же тогда?
— Обезьяна. Капуцин или уистити.
— Похоже на шутку. — У Наоко вырвался нервный смешок.
— Тело ободрано. На вскрытие вызовут ветеринара. Завтра мы узнаем больше.
— Ты мне так и не ответил, что происходит.
— Ничего.
— Только не води меня за нос! — Она ударила его кулаком по руке. — Это как-то связано с твоей работой? Это что, предупреждение?
— Пока рано судить, — снова увильнул Пассан.
— Кто мог такое сделать?
— У меня есть догадки, но я должен кое-что проверить.
— Чупа-чупсы принес не ты? — Ее словно осенило.
— Не я.
— Придурок.
— Мне не хотелось тебя тревожить.
Японка прошлась по лужайке, то меркнущей, то сверкающей в свете проблесковых маячков. Все вокруг выглядело нереальным. Она провела рукой по волосам, сдерживая слезы:
— Ты всегда все от меня скрывал. И продолжаешь скрывать… Все работа в полиции…
— Я пытался тебя защитить.
— Ты отлично справился. — Ее рыдание перешло в смех.
— Понятия не имею, какого черта тут творится. Я должен снова жить в доме.
— Ни за что. — Наоко отскочила, словно ужаленная.
— Только пока все утрясется.
— Я сказала: ни за что. Мы не станем возвращаться к прежнему.
— Тогда ты уезжай с детьми.
— Ну уж нет. Это слишком легко.
Он покачал головой, выражая недовольство, но в глубине души был рад ее непреклонности. Они с ней отлиты из одной стали.
— Тогда уступи мне очередь.
— Что?
— Поменяемся завтра же. Я останусь здесь на неделю.
Наоко прикусила губу. Безупречные мелкие белые зубы блеснули между округлых губ.
— А детям что скажем?
— Что-нибудь придумаем. Главное, я буду здесь и смогу что-то предпринять, если понадобится.
Она не ответила. Ее молчание означало согласие.
Наконец она вздернула подбородок и объявила:
— А вот и Сандрина.
27
Она осторожно вела машину по пустынному кольцевому бульвару. Ребята расположились на заднем сиденье: Хироки уже снова заснул, Синдзи молча вглядывался в темноту. Отблески света скользили по его лицу, будто молчаливые призраки. Сандрина наблюдала за мальчиками в зеркало заднего вида, не отрывая взгляда от асфальтовой ленты, что разворачивалась под колесами машины.
Два бледных личика, две черные шелковистые макушки… В этих детях возродилась таинственная красота Наоко. Чистота, неведомая на этой стороне Земли. Какой ген тому причиной? Откуда? Из каких глубин наследственности? Ее мысли то вспыхивали, то меркли вместе со светом фонарей в туннелях. Подобно Синдзи, она была зачарована этой ночью, размеченной пунктиром огней, и собственные размышления представлялись ей и расплывчатыми, и одновременно необычайно точными.
Но думала она не о цепенящем ужасе Наоко и Олива. И не о неуклюжих полицейских, снующих по дому. А о том, что и на этот раз по первому же звонку она кинулась одеваться, села в свою «твинго» и проехала через весь Париж, с востока на запад, добираясь до Сюрена. Меньше чем через полчаса она была уже там, готовая действовать, предложить свою помощь, забрать детей, подставить плечо тому, кто пожелает на нем выплакаться…
