Голый по пояс, он изучал себя в зеркале над умывальником. Худое лицо, квадратная челюсть, стрижка ежиком: скорее десантник, чем легавый. Под шапочкой коротких волос — тонкие и правильные черты. Он опустил взгляд на свою грудь: выпуклые мускулы, четкие линии. Это зрелище стоило часов, проведенных в спортзале. Пассан тренировался не ради физической формы, красота заботила его еще меньше — для него это было вещественным доказательством собственной силы воли.
Он вернулся в раздевалку, натянул грязную одежду и зашел в лифт. Третий этаж. Стальная арматура, стеклянные стены, серый ковролин. Это холодное однообразие ему даже нравилось.
Отмытый и причесанный Фифи возился с кофемашиной.
— Что, не работает?
— Еще как работает. — Панк со всей силы пнул агрегат.
Подхватив дымящийся стаканчик, он протянул его начальнику и снова ударил по машине, чтобы раздобыть себе другой. Под намокшей гривой его продырявленная пирсингом кожа выглядела особенно нездоровой.
Они молча выпили кофе и с одного взгляда поняли друг друга: говорить о чем-нибудь еще, любой ценой сбросить напряжение. Но молчание затянулось. Помимо профессии, у них была только одна общая тема: застой в личной жизни.
— Что у вас с Наоко? — Фифи решился первым.
— Разводимся. Уже официально.
— А с домом что? Будете продавать?
— Ну нет. Только не сейчас. Оставим.
Напарник недоверчиво хмыкнул. Он знал, что решение Пассана никак не зависит от ситуации на рынке недвижимости.
— И кто же там будет жить?
— Мы оба. По очереди.
— Как это?
— Будем жить там по очереди. — Пассан смял стаканчик и швырнул в мусорку. — Каждый по неделе.
— А ребятишки?
— Они останутся, чтобы не менять школу. Мы все обдумали: это их меньше травмирует.
Фифи промолчал, вновь всем видом демонстрируя недоверие.
— Теперь все так делают, — добавил Пассан, словно пытаясь убедить себя самого. — Сейчас это очень распространенная практика.
— Это дурацкая практика. — Лейтенант тоже выкинул стаканчик. — Скоро они будут принимать вас в вашем же доме. Будете туристами под собственной крышей.
Пассан поморщился. Он неделями взвешивал это решение, стараясь уверить себя, что другого выхода нет. Неделями отбрасывал любые возможные возражения.
— Или так, или я и дальше буду жить в своем погребе.
Вот уже полгода, как он обитал в подвале собственного дома. Словно опасаясь бомбежки, укрывался в помещении, куда свет проникал через оконца на уровне земли.
— И чего? — фыркнул Фифи. — Будешь приводить девок к себе домой? Чтобы Наоко натыкалась на их трусики в постельном белье? И сама спала в той же постели?
— Начнем прямо сегодня, — отрезал Пассан. — Эта неделя за Наоко. А я перебираюсь в квартирку, которую снял в Пюто.
Панк удрученно покачал головой.
— Ну а как у тебя с Орели? — Пассан перешел в наступление.
Фифи ухмыльнулся, наливая себе очередной стаканчик кофе.
— Позавчера она уснула, когда мы трахались. — Он подул на стаканчик. — Как по-твоему, это хороший знак?
Они расхохотались. Все лучше, чем вспоминать жуткий след, оставленный Акушером.
4
Под скрип дворников Пассан рассеянно прислушивался к новостям по радио. Он направлялся в Сюрен, чтобы провести в своем доме последние часы перед переездом в Пюто, но еще не решил, завалится ли спать, продолжит упаковывать коробки или займется рапортом. Нельзя сказать, чтобы понедельник 20 июня 2011 года был богат новостями. Внимание привлекло единственное сообщение: история разведенного мужчины, объявившего голодовку в знак протеста по поводу денежной компенсации, которую его обязали выплачивать бывшей супруге. Пассан невольно улыбнулся.
С Наоко подобные трудности ему не грозят. Один адвокат, совместная опека над детьми, даже выходного пособия не потребуется: жена зарабатывает намного больше. Дом — единственное имущество, которое им предстоит разделить.
Он ехал по набережной Дион-Бутон в сторону моста Сюрен и дрожал от холода, но включать печку не хотелось. Как-никак июнь, черт побери! Проклятая погода действовала на нервы. Уродская погода, от которой привычно ныла спина, — зябкая и скупая, без намека на летнее изобилие.
От Нантер-Префектюр он мог бы добраться до Мон-Валерьен и через город, но ему хотелось простора — неба и реки под восходящим солнцем. На самом деле он почти ничего не видел: Сену слева от него с дорожной насыпи не разглядишь, а справа деревья заслоняли город. Хмурое небо пропиталось водой, словно губка. Он мог сейчас находиться в любом месте на этой планете.
Пассан вспоминал, как прижимал Гийара ногой к земле, готовый швырнуть головой вперед под колеса грузовика. Когда-нибудь дверь камеры захлопнется за ним самим не с той стороны. Семья — едва ли не последнее, что еще связывало его с нормальной жизнью, — и та потерпела крах.
Он свернул направо, поехал по бульвару Анри-Селье, потом по авеню Шарля де Голля двинулся в сторону Мон-Валерьен. По мере подъема появлялись знакомые приметы: дома, притулившиеся к склону холма, заросшие плющом стены. Одно за другим открывались кафе.
Пассан остановился возле уже освещенной булочной. Круассаны, багет, чупа-чупс. Его вновь охватило ощущение нереальности. Есть ли связь между этими безобидными вещами и кошмаром в Стэне? Удастся ли ему вот так запросто вернуться в обычный мир?
Он сел в машину и продолжил подъем. Вершина Мон-Валерьен с ее просторными лужайками напоминала поле для гольфа. Здесь царила атмосфера высокогорного плато — симметрия линий, ровная местность, водоочистительная станция с ее четко очерченными трубами. Стадион Жан-Мулен с площадками, словно выведенными по линейке, американское братское кладбище с рядами белых крестов.
Утренний свет с трудом продирался сквозь сумрак, но открывавшийся вид на Париж впечатлял. А особенно радовало Пассана расстояние. Для него эти тысячи гаснущих фонарей, чаща башен и зданий, укрытых пеленой дождя, представляли собой трагическую арену первобытной войны. Здесь, на этих высотах, он чувствовал себя в безопасности. Он вернулся в свое святилище. Свое убежище.
Добравшись до улицы Клюзере, он притормозил перед воротами, открыл их пультом и как можно медленнее проехал по подъездной аллее, чтобы сполна насладиться видом. На первый взгляд это смотрелось как белый блок на зеленом фоне. По местным меркам у него был огромный сад — около двух тысяч квадратных метров лужайки. Газон обходился недешево, но оно того стоило.
Пассан сознательно почти ничего здесь не посадил, только слева разбил небольшой японский сад под сенью нескольких сосен. Свернув направо, заглушил двигатель. Парковки у дома не было, и Пассан не стал нарушать целостность архитектуры. Построенное в двадцатых годах здание представляло собой прямоугольный параллелепипед — воплощение интернационального стиля, увенчанное крышей-террасой. Стальные несущие конструкции, железобетонные опоры, поддерживающие открытую галерею, окна в ряд. Строго, прочно, функционально. Он не сдержал горделивой улыбки.
