Дверцы были закрыты плотно, и лужа мочи потекла назад, под ноги сидящим. Социальный работник забарабанил в стекло с новой силой:
— Эй, а ну прекрати! Ты что, правила забыл?
Мужчина не реагировал на его призывы, как ни в чем не бывало продолжая облегчаться. Януш приподнял ноги над полом.
— Ах ты говнюк! Ты что, хочешь, чтобы я тебя высадил?
Наконец бомж иссяк, прошлепал назад по натекшей луже и, валясь то на одних, то на других, добрался до своего места. С каждым километром шум в фургоне становился все громче. Слышались тягучие, пронзительные, злобные голоса, бормотавшие бессвязные, искаженные слова — обрывки бессмысленного, не пригодного ни для чего языка.
Какая-то женщина твердила как заведенная:
— Меня зовут не Одиль. Меня зовут не Одиль. Если бы меня звали Одиль, я бы тут с вами не сидела…
Мужчина, шамкая беззубым ртом, с придыханием повторял:
— Мне надо к стоматологу. А потом я поеду к своим детишкам…
Прочие пели, если только производимую ими невообразимую какофонию звуков можно было назвать пением. Особенно надрывался один, исполнявший шлягер восьмидесятых «Полночные демоны».
— Ну, как тебе обстановочка?
Оказывается, Бернар сидел рядом с ним — в шоке от происходящего, он его даже не заметил.
— Здесь еще ничего… Вот в Загоне…
Фургон по пути несколько раз останавливался. Януш выглядывал наружу. Работники социальной службы подбирали все новых бомжей. Их коллеги подталкивали к другому грузовичку женщин без возраста, одетых в мини-юбки и пуховики.
— Шлюхи… — просветил его Бернар. — Их в Жан-Панье везут…
Очевидно, еще одна ночлежка. В фургон поднялось несколько новых пассажиров. Стало тесновато. Любитель вокала по-прежнему орал песню, не сознавая, сколько в ее словах горькой иронии:
Он является в полночь ко мне,
Демон сумрачный в тишине.
Манит, манит меня за собой
Призрак бессонницы злой…
В противоположном от кабины конце фургона только что устроилось трое молчаливых мужчин. Они не были ни пьяны, ни грязны, напротив, озирали остальных острыми проницательными взглядами. В этих взглядах не было ни намека на дружелюбие. Все трое казались гораздо более опасными, чем прочая публика.
— Румыны… — шепотом пояснил Бернар.
Януш вспомнил. В клинике Пьера Жане иногда появлялись румыны. Бандиты-рецидивисты из Восточной Европы, которым французские ночлежки после родных тюрем представлялись пятизвездочными отелями.
— И близко к ним не подходи, — добавил Бернар. — Они за талон на обед родную мать убьют. А уж за документы…
Януш не сводил глаз с трех хищников. Но и они быстро выделили его из числа прочих. Гладкие руки, маскарадная грязь — с ним все было ясно: мужик косит под бомжа. Значит, именно он и станет их жертвой нынче ночью. Потому что у него при себе явно больше одного евро. Януш дал себе слово, что спать не станет. И тут же все его тело пронзила боль натруженных мышц. Он ощупал в кармане рукоятку ножа и сжал оружие словно талисман.
«Джампи» замедлил ход. Они прибыли на место. Район то ли сносился, то ли перестраивался — в темноте определить это с точностью было невозможно. Над шоссе нависал автодорожный мост, наводивший на мысли о легендарном чудовище, угрожающем античному городу. Вокруг царила тьма. Из нее выступала лишь высокая решетчатая ограда, освещенная мощными прожекторами. Надпись на воротах гласила: «Предоставление приюта нуждающимся». У входа гомонила нетерпеливая толпа бездомных. Полночные демоны…
— А вот и наш Загон, — объявил Бернар. — Ниже падать уже некуда. Они тут всех берут, кроме детей. Дальше — только на кладбище…
Януш ничего не ответил. Открывшаяся его взору картина потрясла его до глубины души. Перед оградой стояли мужчины в черных комбинезонах с ярко-желтой флуоресцентной полосой на спине, в перчатках, с лицами, закрытыми масками. Они по одному пропускали вновь прибывших внутрь. С крыши здания доносился громкий лай: там в клетках сидели собаки. Очевидно, четвероногие друзья бомжей. Впрочем, Янушу вспомнился Цербер — трехглавый пес, стерегущий адские ворота.
— Конечная! Всем на выход!
Бомжи похватали свои сумки и полезли из фургона, пиная ногами валявшиеся на полу, в лужах мочи, пустые бутылки.
— Бутылок много, да хоть бы одна полная! — отпустил шутку тот, что пел про полночных демонов.
И, довольный собой, ринулся вперед, наклонив голову, как игрок в регби, и грубо расталкивая остальных. Те возмущенно двинулись следом. Выбравшись наружу, все разбились на группки. Словно кто-то опрокинул на тротуар мусорный бак, мелькнуло у Януша. Здесь их тоже поджидали люди в комбинезонах с мини-мойками в руках, готовые уничтожить следы их путешествия в фургоне.
Перед воротами происходило настоящее столпотворение.
Одни ломились вперед, распихивая остальных своими сумками или тележками. Другие колотили по решетке костылями. Третьи дразнили собак, швыряя через забор пустые банки из-под пива. Работники приюта пытались хоть как-то обуздать толпу и навести на входе подобие порядка: пройти через ворота можно было только по одному.
Януш толкался вместе со всеми. Он низко опустил голову, вжав ее в плечи. Ему хотелось забыть о том, где он находится. Но сейчас он хотя бы согрелся. Его прижали к решетке. Сквозь стальные прутья он увидел двор, через который тянулась очередь к ближайшему строению. В окне приемного отделения горел свет. Кто-то из проникших внутрь уже дрался. Над головами летали пустые бутылки, и несколько человек катались по земле…
Бернар был прав: он еще ничего не видел.
* * *
— Имя, фамилия?
— Майкл Джексон.
— Документы есть?
Наглый смех вместо ответа. Сотрудник приюта отодвинул вправо вонючую сумку. Перед освещенным окном приемной уже возник следующий постоялец.
— Имя, фамилия?
— Саркози.
Но смутить человека в окне было не так-то просто.
— Документы есть?
— А ты как думаешь, засранец?
— Веди себя вежливо.
— Да пошел ты…
— Следующий.
Януш стоял в середине хвоста и внимательно осматривался, стараясь запомнить каждую деталь. Во дворе возвышалось несколько бетонных зданий. В центре располагались бытовки. По толпившимся возле каждого строения постояльцам можно было определить, по какому принципу их здесь расселяют.
Бытовки предназначались для женщин. Рядом с побирушками без возраста Януш заметил совсем молоденьких девчонок, почти подростков, — они болтали, не выпуская изо рта сигарет. Как будто находились не в этом аду, а на школьном дворе. За ними следили — в целях охраны — самые крепкие из сотрудников приюта.
