Я положил газету на пассажирское сиденье и прикрыл глаза.
И увидел, как она падает. Бледная, тонкая фигурка на фоне ночного неба, она падала, и грязно-белый известняк здания Бостонской таможни обрушивался за ее спиной как водопад.
Я открыл глаза, проводил взглядом двух студентов-медиков в белых халатах, спешивших куда-то по Оушен-стрит, попыхивая сигаретами.
Взглянул наверх, на вывеску «Мо Бэгс, поручитель», и задумался, с чего я вообще корчил там из себя крутого парня. Всю свою жизнь я вполне успешно подавлял порывы вести себя как мачо. Я и так понимал, что в случае чего смогу справиться с неприятной ситуацией, требующей применения насилия. Мне этого хватало — поскольку я вырос там, где вырос, то прекрасно понимал: всегда найдется кто-нибудь еще более отмороженный, кто-нибудь круче, злее и быстрее меня.
И желающих это доказать хватало. Из тех ребят, с которыми я вместе вырос, многие или погибли, или загремели в тюрьму, а один заработал паралич конечностей. И все только потому, что им хотелось доказать миру, какие они крутые. Но мир, как показывает мой опыт, как Вегас: один-два раза ты можешь выиграть, но если начнешь играть постоянно, то мир тебя живо поставит на место и заберет или твой кошелек, или твое будущее, или и то и другое вместе.
Да, частично дело было в том, что смерть Карен Николс меня беспокоила. Но было и еще кое-что, что-то гораздо более простое: за последний год я понял, что утратил вкус к своей профессии. Мне надоело гоняться за должниками, надоело собирать компромат на мухлюющих со страховкой мошенников, надоело исподтишка фотографировать мужчин с их костлявыми любовницами и женщин, развлекающихся с тренерами по теннису. Думаю, я просто устал от людей — устал от их предсказуемых грешков, предсказуемых желаний, потребностей и потаенных страстей. Устал от унылой глупости людей как вида. А без Энджи, которая могла бы вместе со мной закатывать глаза и отпускать сардонические комментарии, моя работа превратилась в скучную рутину.
Карен Николс смотрела на меня с фотографии — белоснежная улыбка, блаженное неведение и нерушимая вера в то, что все будет хорошо.
Она обратилась ко мне за помощью. И я думал, что помог ей. Возможно, так оно и было. Но за последовавшие шесть месяцев с ней произошло что-то такое, что полностью ее изменило. По сути, прошлым вечером со здания таможни спрыгнула не Карен, а какая-то другая, совершенно мне незнакомая женщина.
И да, самое паршивое заключалось в том, что она мне звонила. Через шесть недель после того, как я разобрался с Коди Фальком. За четыре месяца до своей смерти. В самый разгар событий, из-за которых она так изменилась, она позвонила мне.
А я не перезвонил.
Я был занят.
Она тонула, а я был занят.
Я снова взглянул на фотографию, поборол в себе желание отвернуться от надежды, лучившейся в ее глазах.
— Ладно, — сказал я вслух. — Ладно, Карен. Я постараюсь что-нибудь нарыть. Посмотрю, чем могу помочь.
Проходившая мимо джипа китаянка заметила, как я разговариваю с самим собой. Уставилась на меня. Я помахал ей рукой. Она покачала головой и пошла дальше. Она все еще качала головой, когда я завел машину и вырулил со своего парковочного места.
С ума сошел, казалось, подумала она. Вся планета сошла с ума. Все мы.
5
Первое впечатление часто бывает верным. К примеру, если в баре вы сидите рядом с парнем в голубой рубашке, с грязью под ногтями, и от него пахнет машинным маслом, то справедливо будет предположить, что он — механик. Дальше — сложнее, но тем не менее мы занимаемся этим каждый день. Наш механик, скорее всего, пьет «Будвайзер». Смотрит футбол. Любит фильмы, в которых много взрывов. Живет в квартире, которая пахнет так же, как его одежда.
Скорее всего, эти предположения полностью соответствуют истине.
А возможно, все совсем иначе.
Впервые увидев Карен Николс, я предположил, что она выросла в пригороде, в семье добропорядочных представителей среднего класса, и росла, надежно укрытая от грязи, страха и людей с небелым цветом кожи. Я также предположил (и все это за секунду, пока пожимал ей руку), что отец ее был врачом или владельцем небольшого, но успешного бизнеса, что-нибудь вроде сети магазинов, торгующих снаряжением для гольфа. Матушка ее была домохозяйкой, а когда дети отправились в колледж, начала работать на полставки в книжном магазине или адвокатской конторе.
Правда же заключалась в том, что, когда Карен Николс было шесть лет, ее отца, лейтенанта морской пехоты, приписанного к форту Девенс, застрелил другой лейтенант — на кухне дома, принадлежавшего чете Николс. Убийцу звали Реджинальд Кроу, но Карен звала его «дядя Реджи», хотя он и не приходился ей родственником. Он был лучшим другом и соседом ее отца и всадил ему в грудь две пули 45-го калибра, когда они сидели за субботним пивом.
Карен, игравшая с детьми Кроу по соседству, услышала выстрелы и прибежала домой, застав дядю Реджи стоящим над телом ее отца. Увидев ее, он приставил пистолет к своей голове и нажал на спусковой крючок.
Сохранилась даже фотография, которую некий особо пронырливый журналист «Трибьюн» раскопал в архивах форта Девенс и опубликовал через два дня после смерти Карен. Заголовок статьи гласил «ГРЕХИ САМОУБИЙСТВА — ТЕМНОЕ ПРОШЛОЕ ПОГИБШЕЙ ЖЕНЩИНЫ», а ее содержимое дало читателям пищу для разговоров с коллегами во время перекура как минимум на полчаса.
Я бы ни за что не догадался, что Карен довелось столкнуться с таким ужасом, да еще в столь юном возрасте. Дом в пригороде, спокойная и защищенная жизнь — все это было позже, когда несколько лет спустя ее мать снова вышла замуж за жившего в Уэстоне кардиолога.
И хотя я был уверен, что единственная причина, по которой смерть Карен заинтересовала журналистов, заключалась в том, что она решила покончить с собой, спрыгнув с исторического памятника, а не в том, что их интересовала причина этого поступка, я также думал, что на какой-то короткий миг она стала символом, мрачным напоминанием того, как мир может изуродовать твои мечты. За прошедшие с момента нашей встречи полгода жизнь Карен Николс катилась по наклонной, и при этом очень стремительно.
Через месяц после того, как я решил ее проблему с Коди Фальком, ее бойфренд Дэвид Веттерау споткнулся, когда перебегал Конгресс-стрит в час пик. И все бы ничего — ну, упал на колени, ну, разорвал штанину, — вот только «кадиллак», который как раз вильнул в сторону, чтобы не сбить упавшего пешехода, задел его голову задним бампером. Веттернау впал в кому, из которой так и не вышел. За последующие пять месяцев неприятности у Карен Николс только множились: она потеряла работу, затем машину, а потом и квартиру. Даже полиция не смогла с точностью определить, где она жила последние два месяца. В новостных передачах психиатры рассуждали о том, что травма, полученная Дэвидом Веттерау, наложилась в психике Карен на смерть ее отца, надломив что-то в ее душе, что оторвало ее от действительности и в конечном итоге привело к гибели.
