Они провели меня мимо залитого янтарным светом мраморного фойе, мимо ведущей на второй этаж и элегантно, по-ледебиному, изгибавшейся белой лестницы, пока мы не оказались в уютном сдвоенном кабинете, — вишневого дерева балки под потолком, приглушенных оттенков ковры на полу, солидные кожаные кресла и диван. Комната была просторной, хотя на первый взгляд такой не казалась, поскольку стены были выкрашены в темный желтовато-розовый цвет, а внутри она была плотно заставлена стратегически размещенными книжными шкафами, на полках которых теснились книги и компакт-диски. Тут же находилось и восхитительно китчевое каноэ, распиленное надвое и поставленное на попа, чтобы служить шкафчиком для разных сувениров, книг в мягких истертых обложках и даже грампластинок, в основном альбомов шестидесятых — Дилан и Джоан Баэз здесь соседствовали с Донованом и The Byrds, Peter, Paul & Mary и Blind Faith. Ha стенах, полках и столах делили место удочки, рыбацкие шляпы и модели кораблей, выполненные с невероятным вниманием к деталям. За диваном стоял выцветший фермерский стол, над которым висели картины Поллока, Баския и литография работы Уорхола. К Поллоку и Баския у меня претензий нет, хотя я никогда не заменю их полотнами висящий над моей кроватью плакат с Марвином Марсианином,
[6]
но я постарался сесть так, чтобы Уорхол оказался вне моего поля зрения. По моему мнению, вклад Уорхола в искусство равен вкладу Rush в рок-музыку — иначе говоря, дерьмо он.
Стол доктора Доу занимал западный угол комнаты. На нем громоздились кучи медицинских журналов и историй болезни, две модели кораблей и горка микрокассет вместе с диктофоном. Стол Кэрри Доу располагался в восточном углу, и поверхность его была девственно чистой, если не считать записной книжки в кожаной обложке, лежавшей на ней серебряной авторучки и стопки кремового цвета бумаги с машинописным текстом. Приглядевшись, я понял, что оба стола были сделаны на заказ из северо-калифорнийской секвойи или дальневосточного тика — определить точнее в мягком рассеянном свете, заливавшем кабинет, было невозможно. Детали столов вырезали вручную, используя те же методы, к каким некогда прибегали первые поселенцы при постройке бревенчатых хижин, подгоняли друг к другу и оставляли на долгие годы, давая состариться, притереться друг к другу и слиться воедино, — конструкция держалась прочнее посаженной на любой клей, скрепленной любыми болтами и гайками. Только после этого их выставляли на продажу. Уверен — на закрытом аукционе.
Выцветший фермерский стол при более пристальном изучении оказался не имитацией под старину, а действительно антикварным предметом мебели, к тому же французской.
Комната могла произвести впечатление уютной, но за этим уютом крылся безупречный вкус и бездонный кошелек владельцев.
Я сел на одном конце дивана, а Кэрри Доу на другом — я почему-то знал, что она так и поступит, и будет лениво расправлять кисточки накинутого на диван покрывала, глядя на меня своими спокойными зелеными глазами.
Доктор Доу разместился в одном из кресел и подъехал к нам, остановившись с другой стороны разделявшего нас кофейного столика.
— Итак, мистер Кензи, моя жена сказала мне, что вы частный сыщик.
— Да, сэр.
— Не думаю, что когда-нибудь сталкивался с представителями вашей профессии. — Он погладил бородку. — А ты, милая?
Кэрри Доу покачала головой и погрозила мне пальцем:
— Вы первый.
— Ой, — сказал я. — Надо же.
Доктор Доу потер руки и наклонился ко мне:
— Какое расследование вам больше всего запомнилось?
Я улыбнулся:
— Их столько было, все и не упомнишь.
— Правда? Ну давайте, расскажите нам о каком-нибудь.
— Вообще-то, сэр, я бы с радостью, но я немного спешу, и, если вас не затруднит, может быть, вы ответите на несколько вопросов, касающихся Карен?
Он махнул ладонью над столом:
— Спрашивайте, мистер Кензи. Спрашивайте.
— Откуда вы знали мою дочь? — мягко спросила Кэрри Доу.
Я повернул голову, столкнулся с ее взглядом и в глубине зеленых глаз уловил тут же растаявший отблеск чего-то похожего на горе.
— Она наняла меня полгода назад.
— Зачем? — спросила она.
— Ее домогался мужчина.
— И вы заставили его перестать?
Я кивнул:
— Да, мэм, заставил.
— Ну тогда спасибо, мистер Кензи. Я уверена, Карен это помогло.
— Миссис Доу, — сказал я. — У Карен были враги?
Она смущенно улыбнулась:
— Нет, мистер Кензи. Карен была не из тех, у кого бывают враги. Для этого она была слишком невинным созданием.
Невинным, подумал я. Созданием, подумал я.
Кэрри Доу склонила голову в сторону мужа, и тот подхватил нить разговора:
— Мистер Кензи, если верить полиции, Карен покончила с собой.
— Да.
— Есть какой-то повод сомневаться в их заключении?
Я покачал головой:
— Нет, сэр.
— Ага. — Он кивнул и с минуту молчал, погруженный в себя, скользя взглядом сначала по моему лицу, а затем по комнате. Наконец он снова посмотрел мне в глаза. Улыбнулся и хлопнул себя по коленям, словно принял окончательное решение. — Думаю, сейчас очень неплохо было бы выпить чаю, не считаете?
Должно быть, в комнате был установлен интерком, или же прислуга стояла прямо за дверью, потому что стоило ему произнести эти слова, как дверь кабинета открылась и в комнату вошла невысокого роста женщина. На подносе она несла изящный медный сервиз на три персоны, выполненный в индийском стиле.
Женщине было за тридцать, и одета она была просто: в шорты и футболку. Короткие, мышиного цвета волосы торчали, как нестриженая трава на газоне. У нее была очень бледная и очень проблемная кожа: щеки и подбородок усыпали прыщи, шею покрывали пятна, а руки — сухая шелушащаяся корка.
Не глядя на нас, она поставила поднос на кофейный столик.
— Спасибо, Шивон, — сказала миссис Доу.
— Да, мэм. Что-нибудь еще?
Акцент у нее был еще сильнее, чем у моей матери. Такой акцент встречается только на севере, в холодных и серых городах, вечно, как тучами, накрытых дымом нефтеперерабатывающих заводов.
Доу промолчали. Они аккуратно расставили сервиз на столе: в одной плошке были сливки, в другой сахар, в третьей — чай, который они разлили по чашкам, таким изящным, что я ближе чем в миле от них и чихнуть побоялся бы.
Шивон ждала, тайком поглядывая на меня из-под опущенных ресниц.
Доктор Доу закончил чайную церемонию и поднес чашку к губам, но тут заметил, что я так и не притронулся к своей. Шивон все так же стояла слева от меня.
