Она вскинула голову, пытаясь вспомнить. На ее лице опять появилась та же восхитительная улыбка, она хлопнула в ладоши, и Уоррен тоже улыбнулся, осчастливленный.
— Ну конечно знаю! — Она полезла под конторку и вытащила янтарного цвета пузырек. — Не тормози.
Она кинула ему таблетки. Уоррен поймал их, не глядя и продолжая смотреть на нее.
Бросив две штуки в рот, он разжевал их и, не отрывая глаз от Холли, сказал:
— Чего тебе здесь надо, Магнум?
— Хочу посмотреть вещи покойницы.
Он взял Холли за руку и провел большим пальцем по тыльной стороне ее ладони, изучая ее так пристально, словно хотел запомнить каждую веснушку.
— Зачем тебе?
— Она умерла.
— Это ты уже говорил. — Он перевернул ее ладонь и стал водить по ней пальцем.
Холли запустила свободную руку ему в волосы.
— Она умерла, — сказал я, — и всем на это насрать.
— Ага. А тебе нет. Потому что ты такой весь из себя хороший. Так?
Теперь он водил пальцем по ее запястью.
— Стараюсь.
— Эта женщина… Невысокая такая блондинка? Сидела на колесах и с семи утра хлестала «Мидори».
[12]
— Невысокая блондинка. Про остальное мне неизвестно.
— Иди сюда, милая. — Он ласково тянул к себе Холли, пока она не очутилась у него на коленях, и откинул у нее с шеи пряди волос.
Уоррен повернул голову, прижавшись ухом к груди Холли, и наконец удостоил меня взгляда. Присмотревшись к нему, я удивился, до чего молодо он выглядит. Ему, наверное, не было и тридцати. Голубые, как у ребенка, глаза, гладкие щеки, чистая и загорелая, как у серфера, кожа.
— Читал, что сказал Денби про «Третьего человека»? — спросил он.
Я решил, что он имеет в виду Дэвида Денби — кинокритика, пишущего в журнале «Нью-Йорк». Странно было слышать о нем от такого человека, как Уоррен, особенно после того, как его жена явно не поняла, о каком фильме я говорил.
— Не припоминаю.
— Он сказал, что в послевоенном мире ни один взрослый человек не имеет права быть таким невинным, как Холли Мартенс.
— Эй, — сказала его жена.
Он коснулся ее носа кончиком пальца.
— Киногерой, милая. Не ты.
— А, ну тогда ладно.
Он снова посмотрел на меня:
— Согласны, мистер сыщик?
Я кивнул:
— Я всегда думал, что единственным героем в этом фильме был Кэллоуэй.
Он щелкнул пальцами:
— Тревор Ховард. Я тоже так думал.
Он перевел взгляд на жену, и она зарылась лицом в его волосы.
— Вещи этой женщины… Ты ведь не надеешься найти там что-нибудь ценное?
— Типа драгоценностей?
— Драгоценности, фотоаппарат, любое дерьмо, которое можно загнать.
— Нет, — сказал я. — Я надеюсь найти причину ее смерти.
— Женщина, которой ты интересуешься, останавливалась в номере 15Б. Невысокая, блондинка, назвалась Карен Веттерау.
— Она-то мне и нужна.
— Пошли. — Он махнул рукой в сторону небольшой деревянной дверцы за стойкой. — Вместе посмотрим.
Я подошел поближе к коляске. Холли приподняла голову и посмотрела на меня сонным взглядом.
— Почему ты решил мне помочь? — спросил я.
Уоррен пожал плечами:
— Потому что Карен Веттерау никто не помог.
14
За мотелем, ярдах в трехстах, находился сарай, к которому вела черная от машинного масла тропка, проложенная через хилую рощицу деревьев с кривыми или поломанными стволами. Уоррен Мартенс катил вперед в своей инвалидной коляске. Под колесами хрустели полусгнившие ветки и чавкала каша из палой листвы, скопившейся здесь за многие годы. По пути без конца попадались крохотные бутылочки из-под спиртного и ржавые автомобильные детали. Мы миновали фундамент какого-то строения, рассыпавшегося еще во времена Линкольна. Несмотря ни на что, Уоррен продолжал ехать вперед, как будто под ним расстилалось свежеуложенное асфальтовое шоссе.
Холли осталась в конторе — на тот случай, если вдруг появится клиент, которому не хватило места в «Рице». Мы с Уорреном вышли через заднюю дверь, спустились по деревянному пандусу и направились к ветхому сараю, где он хранил бесхозное имущество, брошенное постояльцами. В рощице он меня обогнал. Он мчался так быстро, что спицы колес гудели от напряжения. Сзади на коляске гордо реял орел «харли-дэвидсона», а по бокам красовались наклейки: «БАЙКЕРЫ ПОВСЮДУ», «ДЕНЬ ПРОШЕЛ — И СЛАВА БОГУ», «БАЙКЕРСКАЯ НЕДЕЛЯ, ЛАКОНИЯ, НЬЮ-ГЕМПШИР» и «ЛЮБОВЬ ЕСТЬ».
— Какой у тебя любимый актер? — спросил он, полуобернувшись через плечо. Его могучие руки продолжали без устали вращать колеса коляски.
— Из старых или современных?
— Современных.
— Дензел, — сказал я. — А у тебя?
— Я бы сказал, Кевин Спейси.
— Хороший актер.
— Я его фанат еще со времен «Умника». Помнишь этот сериал?
— Мел Профитт, — сказал я. — Который вроде как спал со своей сестрой Сьюзен.
— Он самый. — Он вытянул назад руку, открыв ладонь, и я по ней хлопнул. — Ладно, — сказал он, явно радуясь тому, что нашел в моем лице родственную душу. — А любимая актриса? Только не говори, что это Мишель Пфайффер.
— Почему?
— Слишком смазливая. Трудно оставаться объективным.
— Ладно, — сказал я. — Тогда Джоан Аллен. А у тебя?
— Сигурни. И не важно, с автоматом или без.
Тем временем я догнал его и теперь шагал рядом.
— А из старых?
— Ланкастер, — сказал я. — Без вариантов.
— Митчем, — сказал он. — Без вариантов. А актриса?
— Ава Гарднер.
— Джин Тирни.
— Мы можем расходиться в деталях, Уоррен, но, по моему мнению, у нас обоих безупречный вкус.
— Я тоже так думаю. — Он хохотнул, откинул шею и, глядя на черные ветви у себя над головой, сказал: — Правду говорят насчет хороших фильмов.
— Что именно?
Все так же держа голову запрокинутой, он гнал коляску вперед, как будто знал каждый дюйм этой загаженной тропы.
— Они тебя как будто переносят куда-то. Когда я смотрю хороший фильм, я не то чтобы забываю, что у меня нет ног. Я чувствую, что у меня есть ноги. Это ноги Митчема, потому что я и есть Митчем. И это мои пальцы прикасаются к обнаженным рукам Джейн Грир. Хорошие фильмы, они дарят тебе другую жизнь. Хоть на время дают тебе другое будущее.
