— Во время нашей последней встречи, — сказала она, потирая пальцами веки, — Уэсли Доу выглядел крайне злым и растерянным.
— Когда это было?
— Девять лет назад.
— Сколько ему тогда было?
— Двадцать три года. Его ненависть к отцу приближалась к абсолюту. Его ненависть к себе лишь немного не дотягивала до этого. После того как он совершил последнее нападение на доктора Доу, я порекомендовала поместить Уэсли в психиатрическую клинику — ради его безопасности и безопасности его родных.
— А что там конкретно было?
— Он пытался заколоть своего отца, мистер Кензи. Кухонным ножом. Но, как и следовало ожидать, промахнулся. Он метил ему в шею, но доктор Доу успел поднять плечо и заслониться от ножа. Тогда Уэсли убежал из дому.
— А когда его поймали…
— Его не поймали. Он исчез. В тот день, когда у Карен был в школе выпускной бал.
— И как это повлияло на Карен? — спросила Энджи.
— В тот момент никак. — В лицо Дианы Борн ударил пробившийся сквозь штору луч света, и ее тусклые серые глаза засияли белизной алебастра. — Карен Николс достигла невероятных высот в искусстве отрицания очевидного. Это была ее броня и ее оружие. Тогда она сказала что-то вроде: «Ох уж этот Уэсли! Какой он несдержанный!» А затем пустилась в рассуждения о своем выпускном.
— В точности как поступила бы Мэри Ричардс, — сказала Энджи.
— Крайне тонко подмечено, мисс Дженнеро. Именно как Мэри Ричардс. Надо во всем искать положительные стороны. Даже в ущерб собственной психике.
— Возвращаясь к Уэсли, — сказал я.
— Уэсли Доу, — повторила она.
Мы уже явно достали ее своими расспросами.
— Уэсли Доу обладал интеллектом гения и психикой слабого, измученного человека. Это потенциально летальное сочетание. Если бы ему позволили лет до двадцати развиваться в нормальной семейной обстановке, тогда, возможно, он сумел бы силой разума и интеллекта подчинить себе психоз и зажил бы так называемой нормальной жизнью. Но, когда отец обвинил его в смерти сестры, что-то в нем сломалось. Вскоре после этого он исчез. Трагичная ситуация. Он был очень одаренным юношей.
— Похоже, вы им восхищались, — сказала Энджи.
Она откинулась на спинку стула и подняла глаза к потолку.
— Уэсли в девять лет выиграл чемпионат страны по шахматам. Подумайте об этом. В девять лет он был умнее всех мальчиков до пятнадцати лет в целой стране. Первый нервный срыв у него произошел в десятилетнем возрасте. Больше он никогда не играл в шахматы. — Она опустила глаза, пригвоздив нас к месту своим тусклым взглядом. — Он больше вообще никогда не играл.
Она поднялась, нависнув над нами во всей своей белизне.
— Попробую найти для вас, как звали мою временную секретаршу.
Она пригласила нас в смежную с кабинетом комнату, где стояли небольшой стол и картотечный шкаф. Открыв шкаф ключом, она принялась перебирать карточки, пока наконец не нашла нужную.
— Полина Ставарис. Живет… Вы записываете?
— Записываю, — сказал я.
— Живет на Медфорд-стрит, дом тридцать пять.
— В квартале Медфорд?
— В квартале Эверетт.
— Телефон?
Она продиктовала номер телефона.
— Полагаю, теперь вы удовлетворены, — сказала Диана Борн.
— Абсолютно, — согласилась Энджи. — Приятно было иметь с вами дело.
Доктор Борн вывела нас через кабинет в приемную. Мы пожали друг другу руки.
— Знаете, Карен это все не одобрила бы.
Я отступил на шаг назад.
— В самом деле?
Она обвела рукой приемную.
— Ей бы не понравилось, что вы мутите воду. Мараете ее репутацию. Она весьма болезненно относилась к соблюдению внешних приличий.
— А как вы думаете, она достаточно прилично выглядела, когда копы нашли ее тело после прыжка с двадцать шестого этажа? Что скажете, доктор?
Она натянуто улыбнулась:
— До свидания, мистер Кензи. До свидания, мисс Дженнеро. Полагаю, больше мы никогда не встретимся.
— Полагайте сколько вам угодно, — сказала Энджи.
— Но надеяться на это вряд ли стоит, — добавил я.
17
Я позвонил Буббе из машины.
— Чем занят?
— Только что с самолета. Привет от краснорожих ирландских алкашей, — ответил он.
— Удачно съездил?
— Ага. Насмотрелся на кучу злобных карликов. И даже не спрашивай, на каком языке они говорят, потому что это точно не английский.
Я изобразил свой лучший североирландский акцент:
— Ну чё, паря, твой корешок тя норма-а-ально принял?
— Чего?
— Слышь, Роговски, у тя чё, ухи позакладывало?
— Кончай, — сказал Бубба. — Шутник хренов.
Энджи коснулась моей руки:
— Хватит его мучить, в самом деле.
— Мы тут с Энджи, — сказал я.
— Да ну? Где?
— В районе Бэк-Бей. И нам нужен курьер. Требуется кое-что доставить.
— Бомбу? — В его голосе прорезались нотки возбуждения, как будто у него завалялась пара-тройка бомб, от которых ему не терпелось избавиться.
— Да нет, просто диктофон.
— А-а, — проговорил он враз поскучневшим голосом.
— Да ладно тебе, — сказал я. — Не забывай: Эндж с нами. Потом вместе сходим выпить.
Он хрюкнул:
— Дерганый Дули говорит, ты уже забыл, как это делается.
— Ну, значит, научишь меня, братишка.
— Я так понимаю, — сказала Энджи, — мы проследим за доктором Борн до ее дома и подкинем ей диктофон?
— Ага.
— Дурацкий план.
— У тебя есть лучше?
— Пока нет.
— Как ты думаешь, она замазана в этом деле? — спросил я.
— Что-то с ней явно не так, — согласилась Энджи.
— Значит, будем следовать моему плану. Пока не появится лучше.
— Да уж, надо что-нибудь получше. И я придумаю что. Ты уж мне поверь. Точно придумаю.
В четыре возле подъезда дома, где располагался кабинет доктора Борн, остановился черный БМВ. Водитель некоторое время посидел в салоне, покуривая, а затем выбрался наружу и облокотился о передний капот. Невысокого роста, одетый в зеленую шелковую рубашку, заправленную в узкие черные джинсы.
— Рыжий, — сказал я.
— Что?