— Да и не только рукоприкладством, — сказал Бубба.
Диана Борн взглянула на осколки бокала, усыпавшие блюдо с нарезанным белым мясом. Вино собиралось лужицами в неровностях на поверхности стола.
Она ткнула большим пальцем в сторону Буббы:
— Вот он может меня пытать и даже изнасиловать. А у тебя, Патрик, для этого кишка тонка.
— Моя кишка будет чувствовать себя замечательно, если я выйду прогуляться, — сказал я, — а вернусь, когда все будет кончено.
Она вздохнула и откинулась на спинку стула:
— Ну тогда приступайте. Потому что я этого человека вам не выдам.
— Из любви или из страха? — спросил я.
— И из того и из другого. Он воплощает собой и то и другое, Патрик. Как все достойные создания.
— Психиатром тебе больше не работать, — сказал я. — Ты же ведь это понимаешь?
Она покачала головой:
— Не думаю. Сольете эту запись хоть кому-нибудь, я пойду в полицию и заявлю, что вы трое вломились ко мне в дом.
Энджи засмеялась.
Диана Борн посмотрела на нее:
— Вы же действительно ко мне вломились.
— Хотелось бы послушать, как вы будете объяснять все это. — Энджи повела рукой над столом.
— Офицер, они тут готовили! — сказал я.
— Индейку начиняли! — сказала Энджи.
— И как вы на это реагировали, мэм?
— Я помогла нарезать птицу, — сказала Энджи. — И разумеется, показала, где у меня лежат тарелки.
— И какое мясо вы предпочли, белое или темное?
Диана Борн опустила голову и потрясла ею.
— Последний шанс, — сказал я.
Не поднимая головы, она тряхнула ею еще раз.
Я отодвинул свой стул от стола и поднял вверх видеокассету.
— Мы сделаем копии и разошлем их каждому психиатру и психологу, чьи адреса есть в справочнике.
— И в газеты, — добавила Энджи.
— О да, обязательно, — подтвердил я. — Они от радости из штанов повыпрыгивают.
Она подняла голову. В глазах ее блеснули слезы. Когда она заговорила, голос ее дрожал:
— Вы лишите меня работы?
— Вы лишили ее жизни, — сказал я. — Ты сама-то эту запись смотрела? В глаза ей не заглядывала? А, Диана? В них не было ничего, кроме ненависти к себе. И это твоих рук дело. Твоих. Майлза. И этого блондина.
— Это был эксперимент, — сдавленным голосом сказала она. — Просто одна идея. Я никогда не думала, что она покончит с собой.
— А он думал, — сказал я. — Блондин. Так ведь?
Она кивнула.
— Назови мне его имя.
Она затрясла головой так яростно, что слезы закапали на стол.
Я поднял видеокассету:
— Или его имя, или твоя репутация и карьера.
Она по-прежнему мотала головой, хотя уже не так яростно.
Мы собрали свои вещи и достали из холодильника оставшееся пиво. Бубба нашел пакет и запихнул в него остатки начинки и картофеля; во второй такой же он упаковал недоеденную индейку.
— Ты чего делаешь? — спросил я. — Там же осколки.
Он посмотрел на меня как на аутиста:
— Я их вытащу.
Мы прошли обратно в столовую. Диана Борн немигающим взглядом смотрела на собственное отражение в медной поверхности стола. Локти ее покоились на столешнице, а ладони сжимали голову.
Когда мы добрались до прихожей, она сказала:
— Не советую вам с ним связываться.
Я обернулся и посмотрел в ее пустые глаза. Она как будто на глазах постарела. Мне ничего не стоило представить себе, какой она станет через сорок лет, — в доме престарелых, одна, доживает свои дни, потерянно блуждая в горьком дыму воспоминаний.
— Это мне решать, — сказал я.
— Он тебя уничтожит. Или того, кого ты любишь. Просто от скуки.
— Его имя, доктор.
Она прикурила сигарету и шумно выдохнула дым. Сжала бледные губы и мотнула головой.
Я двинулся к двери, но Энджи меня остановила. Воздев кверху палец, она вперила взгляд в Диану Борн и замерла.
— Вы как ледяная, — сказала она. — Так ведь, доктор?
Тусклые глаза Дианы Борн следили за струйкой дыма.
— Ну то есть настоящая Снежная королева. — Энджи положила руки на спинку стула и слегка наклонилась вперед. — Вы никогда не теряете самообладания и никогда не даете воли чувствам.
Диана Борн затянулась сигаретой. Курящая статуя. Она вела себя так, как будто нас в комнате больше не было.
— Но один раз вы дали слабину, — сказала Энджи.
Диана Борн моргнула.
Энджи взглянула на меня:
— У нее в кабинете, помнишь? Когда мы в первый раз с ней разговаривали.
Диана Борн стряхнула пепел мимо пепельницы.
— Не тогда, когда мы говорили о Карен. И не тогда, когда мы говорили о Майлзе. Припоминаешь, Диана?
Диана Борн подняла покрасневшие глаза. Они глядели на нас со злобой.
— А тогда, когда мы говорили об Уэсли Доу.
Диана Борн прочистила горло:
— Убирайтесь вон из моего дома.
Энджи улыбнулась:
— Уэсли Доу, который убил свою младшую сестру. Который…
— Он не убивал ее, — сказала она. — Уясните это себе. Уэсли там и близко не было. Но обвинили в этом его. Он был…
— Это ведь он, да? — Энджи улыбнулась еще шире. — Это ведь его вы прикрываете. И блондин на болоте — это тоже он. Уэсли Доу.
Она молча смотрела на дым сигареты.
— Почему он решил уничтожить Карен?
Она покачала головой:
— Имя вы узнали, мистер Кензи. Больше я вам ничего не скажу. Но и он уже знает, кто вы такой. — Она обернула ко мне безжизненный взгляд своих бесцветных глаз. — И ты ему не нравишься, Патрик. Он считает, что ты лезешь не в свое дело. Он считает, что тебе следовало остановиться, когда было доказано, что Карен покончила с собой. — Она протянула руку: — Кассету.
— Нет.
Она уронила руку.
— Я сказала вам все, что вы хотели знать.
— Я вытянула это из вас клещами, — сказала Энджи. — А это не одно и то же.
Я сказал:
— Вы же знаток человеческих душ, доктор. Вот и разберитесь в себе. Что для вас важнее — репутация или карьера?
— Не понимаю…
— Выбирайте, — резко сказал я.
Она стиснула челюсти и прошипела, не разжимая зубов:
