— Ты когда-нибудь любил, Пат? Женщину?
— Конечно.
— А когда-нибудь достигал того духовного экстаза, о котором говорил?
— Ага.
Он кивнул.
— Ну и где она теперь? Или она была не одна? Где они все теперь? Я хочу сказать, если бы это было так прекрасно, так, блин, возвышенно, то почему ты сейчас не с одной из них? Почему вместо этого разговариваешь со мной, а время от времени присовываешь Ванессе Мур?
Ответа у меня не нашлось. По крайней мере, такого, каким мне хотелось делиться с Уэсли.
Но доля истины в его словах присутствовала. Если любовь умирает, если отношения разваливаются, если остается один секс, то возникает вопрос: а была ли это любовь? Или это просто ложь, за которую мы прячемся, пытаясь доказать себе, что мы — не животные?
— Когда я кончил в свою собственную сводную сестру, — сказал Уэсли, — это ее очистило. Поверь мне, Пат, я ее не принуждал. И ты даже не представляешь, насколько ей понравилось. Благодаря этому она обрела себя, нашла свое истинное «я». — Он повернулся ко мне спиной и стал смотреть на вертолет, который, описав широкий круг над мостом, направился в нашу сторону. — А когда она увидела свое истинное «я», все иллюзии, на которые она опиралась как на костыли, рассыпались. И сама она рассыпалась. Ее это сломало. Будь она сильнее и храбрее, это сделало бы ее неуязвимой. Но она сломалась. — Он снова повернулся ко мне.
— Или это ты ее сломал, — сказал я. — Кое-кому может прийти в голову, что Карен уничтожил ты, Уэс.
Он пожал плечами:
— Для каждого из нас существует точка, достигнув которой мы или ломаемся, или становимся сильнее. И Карен нашла свою.
— С твоей помощью.
— Возможно. Не дай Карен слабину, откуда тебе знать, может, она стала бы гораздо счастливей? А где твоя критическая точка, Пат? Ты никогда не задумывался, какие составляющие своего представления о счастье ты должен утратить, чтобы превратиться в тень себя прежнего? Что именно ты должен потерять, а? Семью? Напарницу? Машину? Друзей? Дом? Как долго ты продержишься, прежде чем ощутишь себя голым как новорожденный младенец? Когда с тебя слетит вся шелуха… И тогда… тогда, Пат… Кем ты станешь? Что будешь делать?
— До того, как я тебя убью, или после?
— А зачем тебе меня убивать?
Я вытянул руки и шагнул к нему.
— Ой, Уэс, даже и не знаю. Если у меня все отнять, я могу подумать, что терять мне больше нечего.
— Конечно, Пат, конечно. — Он приложил руку к груди. — Но неужели ты думаешь, что я не обзавелся страховкой как раз на такой случай?
— Типа Стиви Замбуки, которого ты нанял, чтобы убрать меня с дороги?
Он опустил глаза к пакету у меня в руках.
— Полагаю, мне более не следует рассчитывать на услуги Стиви?
Я бросил пакет ему под ноги.
— Вроде того. Кстати, он удержал две тысячи в качестве компенсации за причиненное беспокойство. Ох уж эти мафиози, а, Уэс?
Он покачал головой:
— Патрик, Патрик. Надеюсь, ты понимаешь, что я рассуждал чисто гипотетически? Зла на тебя я не держу.
— Здорово. Жалко, что не могу сказать тебе то же самое, Уэс.
Он опустил подбородок на грудь.
— Патрик, поверь мне, в шахматы со мной тебе играть не стоит.
Я щелкнул пальцами его по подбородку.
Когда он поднял голову, радостную жестокость в его глазах сменила чистая ярость.
— А я, пожалуй, сыграю, Уэс.
— Вот что, Пат. Забери деньги. — Он говорил сквозь зубы. На его лице внезапно выступила испарина. — Забери деньги и забудь обо мне. Мне сейчас не до тебя.
— Зато мне до тебя, Уэс. Еще как.
Он засмеялся:
— Бери деньги, дружище.
Я засмеялся в ответ:
— А я-то думал, ты можешь раздавить меня как букашку. Ты меня разочаровал.
В его голубых глазах снова прорвалась затаенная злоба.
— Я могу, Пат. Просто мне сейчас некогда.
— Некогда? Уэс, дружище, а у меня времени полно. Я специально для тебя расчистил свое расписание.
Уэсли стиснул челюсти, поджал губы и несколько раз кивнул сам себе.
— Ладно, — сказал он. — Ладно.
Я посмотрел налево и увидел стоявшую на эстакаде, ярдах в пятидесяти дальше и в нескольких футах выше нас, «хонду» с поднятым капотом и включенными аварийными огнями. Мимо, громко гудя, неслись машины, водители некоторых из них показывали средний палец, но Энджи как ни в чем не бывало продолжала ковыряться во внутренностях «хонды», не забывая снимать меня и Уэсли фотоаппаратом, пристроенным на кожухе масляного фильтра.
Уэсли поднял голову и протянул мне затянутую в перчатку руку. В его глазах вспыхнули зеленоватые искры холодного гнева.
— Значит, война? — спросил он.
Я пожал его руку.
— Ага, — сказал я. — Война.
25
— Так где ты оставил машину, Уэс? — спросил я, пока мы спускались по лестнице.
— Не на парковке, Пат. А ты, если не ошибаюсь, поставил свою на шестом.
Мы добрались до площадки шестого этажа. Уэсли отступил от меня на пару футов. Я прислонился к косяку дверного проема.
— Твой этаж, — сказал он.
— Ага.
— Собираешься сесть мне на хвост?
— Да, Уэс, была такая мысль.
Он кивнул, потер подбородок, и вдруг — и доли секунды не промелькнуло — все его тело пришло в движение. Я и охнуть не успел, как его обутая в мокасин нога врезалась мне в челюсть. Меня швырнуло на парковочную площадку, и я приземлился между двумя машинами.
Вскочив на ноги, я потянулся за пистолетом, выхватил его из кобуры и направил на Уэсли, когда он снова набросился на меня. Секунды за четыре он обрушил на меня не меньше дюжины ударов кулаками и ногами; пистолет я выронил, и он улетел куда-то под машину.
— На крыше ты меня обыскал только потому, что я это тебе позволил, Пат.
Я рухнул на четвереньки, и он двинул мне ногой в живот.
— Ты и жив до сих пор только потому, что я так решил. Но не исключено, что сейчас я передумаю.
Следующий его удар ногой я предугадал. Краем глаза я видел, как сгибается его лодыжка, а ступня отрывается от пола. Он заехал мне по ребрам, а я вцепился в его лодыжку. Невдалеке раздался шум мотора — с пятого этажа приближался автомобиль. Не я один услышал его — Уэсли тоже.
Свободной ногой он пнул меня в грудь, и я выпустил его лодыжку.
По стене у основания пандуса чиркнул свет фар.
