— Хорошо. Но я уверен, что адреса липовые. Спорить готов, что это какие-нибудь особняки, в которых днем никого не бывает дома, поэтому почтальон просто оставляет посылку на крыльце. Уэсли ждет, пока он уйдет, и спокойно забирает посылку.
— Возможно, — сказала она. — Но если хотя бы один адрес принадлежит человеку, знакомому с Уэсли, — или кто он там на самом деле…
— Тогда стоит попытаться. Ты права.
Она положила список перед собой.
— Большинство адресов местные. Один в Бруклине, два — в Ньютоне, один — в Норвелле… Свомпскотт, Манчестер…
Зазвонил телефон, и я поднял трубку:
— Алло!
— Патрик, — раздался голос Ванессы Мур.
— Привет, Ванесса.
Энджи оторвалась от списка и закатила глаза.
— Думаю, ты был прав, — сказала Ванесса.
— Насчет чего?
— Насчет того мужика из кафе.
— А что такое?
— Мне кажется, он хочет сжить меня со свету.
У нее был сломан нос, а под левым глазом красовался желтовато-коричневый синяк. Волосы были растрепаны, кожа, обычно цвета слоновой кости, посерела и словно увяла. Под здоровым глазом налился мешок почти того же оттенка, что и синяк. Она курила одну сигарету за другой, хотя сама когда-то говорила мне, что бросила пять лет назад и ни разу о том не пожалела.
— Что у нас сегодня? — спросила она. — Пятница?
— Ага.
— Одна неделя, — сказала она. — Вся моя жизнь пошла прахом всего за одну неделю.
— Что у тебя с лицом, Ванесса?
Она на ходу повернулась ко мне:
— Хороша, да? — Она покачала головой, и спутанные волосы упали ей на глаза. — Я его не видела. Того, кто на меня напал. Не смогла рассмотреть. — Она дернула поводок: — Ко мне, Кларенс. Не отставай.
Мы были в Кеймбридже и шли вдоль берега реки Чарльз. Ванесса два раза в неделю читала лекции по праву в колледже Рэдклифф. Когда ее пригласили преподавать, мы еще часто виделись, и я, помнится, удивился, что она согласилась. Платили ей там меньше, чем она в год тратила на химчистку, да и от нехватки работы она не страдала. Тем не менее она ухватилась за это предложение. При всей ее нагрузке эти несколько часов в неделю, проведенные со студентами, значили для нее очень много, даже если она сама была не в состоянии объяснить почему; кроме того, ей разрешили брать Кларенса в аудиторию, снисходительно извиняя чудачество блестящего юриста.
От здания колледжа мы спустились по Брэттл-стрит, по мосту перешли реку и отпустили Кларенса побегать по травке. Ванесса долго молчала, сосредоточенно дымя очередной сигаретой.
Лишь когда мы повернули на запад и ступили на тропинку для джоггеров, она наконец заговорила. Шли мы медленно, потому что Кларенс останавливался обнюхать каждое дерево, погрызть каждую упавшую ветку и облизать каждый стаканчик из-под кофе или банку из-под газировки. Нахальные белки, видя, что он на поводке, дразнили его, подбегая к нему гораздо ближе, чем осмеливаются обычно, и я готов поклясться, что одна из них улыбнулась, когда Кларенс рванулся к ней, но под бдительным оком дернувшей за поводок Ванессы шлепнулся на спину и закрыл лапами глаза, словно от стыда.
Вскоре белки остались позади, но Кларенс по-прежнему не торопился идти за нами и постоянно застывал на месте, жуя, как теленок, траву, что жутко раздражало Ванессу.
— Кларенс! — рявкнула она. — Ко мне!
Кларенс посмотрел на нее, вроде как понимая команду, и тут же двинулся в другую сторону.
Ванесса сжала поводок в кулаке. Еще чуть-чуть, показалось мне, и она дернет за него с такой силой, что оторвет бедному идиоту башку.
— Кларенс, — спокойно, но твердо сказал я. Я много раз слышал, как точно таким же тоном разговаривал со своими собаками Бубба. Затем я свистнул: — Иди сюда! Хорош дурака валять.
Кларенс подбежал к нам и послушно затрусил в паре шагов перед Ванессой, виляя задницей, как парижская шлюха в день взятия Бастилии.
— Почему он тебя слушается? — спросила Ванесса.
— Он слышит в твоем голосе напряжение. И от этого нервничает.
— Ну да, только у меня есть причины напрягаться. А ему-то что нервничать? Он собака. Поесть да поспать, всего-то и забот.
Я протянул ладонь и пальцами начал массировать ей шею. Мышцы и связки у нее были как деревянные.
Ванесса издала глубокий вздох:
— Спасибо.
Я еще немного поразминал ей шею, пока не почувствовал, что она понемногу расслабляется.
— Хватит?
— Нет, продолжай. Чем дольше, тем лучше.
— Не проблема.
Она еле заметно улыбнулась:
— Ты мог бы стать мне настоящим другом, Патрик. Как думаешь?
— Я и есть твой друг, — ответил я, совсем не уверенный, что говорю правду. С другой стороны, иногда достаточно просто произнести слово, чтобы потом из него, как из семечка, выросла правда.
— Это хорошо, — сказала она. — Мне нужен друг.
— Так что насчет этого мужика?
Мышцы шеи у нее снова закаменели.
— Я шла в кофейню. Судя по всему, он поджидал меня за дверью. Двери там из дымчатого стекла. Изнутри он видел все, что происходит снаружи. А я снаружи не видела ничего, что внутри. Я потянулась к двери, и он распахнул ее прямо мне в лицо. Я упала на тротуар. Он перепрыгнул через меня и ушел.
— Свидетели?
— Ага. В кофейне сидели два человека. Они вспомнили, что видели высокого стройного мужчину в бейсболке и солнечных очках «RayBan». Он стоял возле двери и листал буклет. Насчет его возраста их мнения разделились. Зато оба заметили фирменные очки.
— Что-нибудь еще они сообщили?
— А как же. На нем были водительские перчатки. Черные. В середине лета. И ни у кого не возникло никаких подозрений. Идиоты.
Она остановилась прикурить третью сигарету. Кларенс воспринял это как сигнал, разрешающий ему сойти с тропинки и обнюхать кучу дерьма, оставленную другой собакой. Наверное, эта их милая привычка и стала главной причиной того, что я не завел собаку. Дай Кларенсу еще полминуты, и он попытался бы ее сожрать.
Я щелкнул пальцами. Он посмотрел на меня одновременно смущенно и виновато, как обычно смотрят на вас все представители собачьего племени.
— Не смей! — сказал я, снова полагаясь на подслушанные у Буббы интонации.
Кларенс печально мотнул башкой, пару раз виновато вильнул хвостом и потрусил за нами.
День выдался типичный для августа — сырой и какой-то мутный, хотя и не особенно жаркий. Солнце пряталось за свинцовыми тучами; термометр показывал около 70 градусов.
[18]
Нас без конца обгоняли велосипедисты, джоггеры, любители спортивной ходьбы и люди на роликовых коньках — все они скользили мимо, словно на миг разрывая завесу окружавшего нас плотного марева.
