— Очень за тебя рада, Патрик, потому что у меня ему забрать больше нечего. Будь добр, в следующий раз, когда будешь с ним разговаривать, передай ему это. Больше у меня ничего не осталось.
— Почтальон, — сказал Бубба.
— Сам подумай, — сказал я. — Мы считаем его чуть ли не всемогущим, а на самом деле он крайне ограничен в средствах. У него был доступ к документам через Диану Борн и Майлза Ловелла плюс к письмам людей, живущих в Бэк-Бей. Он перехватывал почту Карен и Ванессы. Он настаивал, чтобы деньги ему пересылали через почтовые отделения в Бэк-Бей. Это означает, что либо он работает в сортировочном отделе центрального почтамта и в этом случае ему нужно каждую ночь перелопачивать сотни тысяч почтовых отправлений, чтобы найти нужные, либо…
— Это его участок, — сказал Бубба.
Я покачал головой:
— Нет. Тогда ему пришлось бы копаться в письмах у всех на виду. Не катит.
— Он водит почтовый фургон, — сказала Энджи.
Я кивнул:
— Забирает почту из синих почтовых ящиков и сбрасывает в зеленые.
[19]
Ага. Вот мы его и раскусили.
— Ненавижу почтальонов, — сказал Бубба.
— Это потому, что они ненавидят твоих собак, — сказала Энджи.
— Может, пора и собак научить ненавидеть кое-кого из людей, — сказал я.
Бубба покачал головой:
— Блин, он чего, собаку отравил?
Я кивнул:
— Я видел, как умирают люди, но… Это мне всю душу перевернуло.
— Люди не умеют любить так, как собаки, — сказал Бубба. — Черт. Собаки… — Его голос наполнился нежностью, какой я никогда раньше за ним не замечал. — Они только и могут, что любить тебя. Если обращаться с ними по-человечески.
Энджи протянула руку и похлопала его по тыльной стороне ладони. Он в ответ улыбнулся ей своей мягкой обезоруживающей улыбкой.
Затем обернулся ко мне, и улыбка превратилась в зловещий оскал, когда он хохотнул:
— Ну, малый, ты попал. Сколько способов вздрючить Уэсли ты можешь придумать, братишка?
Он вытянул руку ладонью вперед, и я хлопнул по ней своей пятерней:
— Пару тысяч. Для начала.
Можно сидеть на одной из самых красивых улиц в стране, но, если ты сидишь на ней достаточно долго, даже она начинает казаться уродливой. Мы с Энджи заняли наблюдательный пост на Бикон-стрит, ровно посередине между Эксетер и Фейрфилд, в пятидесяти ярдах левее почтовых ящиков, два часа назад, и за это время я сполна насладился видом черно-красных таунхаусов и витых чугунных решеток, висевших под ярко-белыми мансардными окнами. Я с удовольствием вдыхал насыщенный ароматами цветов летний воздух и наблюдал, как с деревьев падают вниз дождевые капли, блестящими монетками рассыпаясь по тротуару. Я мог бы сообщить точное число домов, на крыше которых были разбиты садики, и сказать, сколько цветочных ящиков было укреплено под окнами. Я досконально выяснил, что здесь живут бизнесмены, теннисисты, джоггеры, собачники и художники — эти выбегали на улицу в заляпанных красками рубашках, чтобы десять минут спустя вернуться с пакетом собольих кисточек в руках.
К сожалению, минут через двадцать все это совершенно перестало меня занимать.
Мимо нас прошел почтальон в дождевике с пухлой сумкой через плечо, и Энджи сказала:
— Черт с ним. Давай просто подойдем и спросим.
— Ну да, — сказал я. — А он пойдет и расскажет Уэсли, что им кто-то интересовался.
Почтальон, осторожно ступая, поднялся по скользким ступеням крыльца, передвинул сумку и принялся рыться в ней.
— Его зовут не Уэсли, — напомнила мне Энджи.
— Другого имени у меня для него пока нет, — сказал я. — Ты знаешь, насколько я ненавижу менять свои привычки.
Энджи побарабанила пальцами по приборной доске.
— Черт, а я ненавижу ждать, — произнесла она и высунула голову из окна машины, подставляя лицо дождю.
Изгиб ее ног, талии и спины заставили меня вспомнить те дни, когда мы были любовниками. Машина сразу стала вчетверо теснее, и я отвернул голову к лобовому стеклу и уставился на улицу.
Она закрыла окно и сказала:
— Когда в последний раз была хорошая погода?
— В июле, — сказал я.
— Думаешь, во всем виноват Эль-Ниньо?
— Глобальное потепление.
— Или признаки второго сдвига полярных шапок? — предположила она.
— Начало библейского потопа. Самое время выводить из гаража ковчег.
— На месте Ноя, если бы Бог тебя предупредил, что бы ты с собой взял?
— На вышеупомянутый ковчег?
— Si.
[20]
— Видак и кассеты с фильмами братьев Маркс. Сидюки «Роллинг стоунз» и «Нирваны» — долго я без них не протяну.
— Это ковчег, — сказала она. — Откуда у тебя будет электричество после конца света?
— А переносной генератор с собой взять нельзя?
Она покачала головой.
— Черт, — сказал я. — Тогда я вообще не уверен, что хочу выжить.
— А из людей? — устало сказала она. — Кого бы ты взял из людей?
— A-а, из людей, — протянул я. — Так бы сразу и сказала. Без фильмов братьев Маркс и без музыки? Надо брать тех, с кем не скучно.
— Ну, это само собой.
— Дай подумать, — сказал я. — Крис Рок — чтобы смешил. Ширли Мэнсон — чтобы пела…
— Не Джаггер?
Я яростно затряс головой:
— Ни за что. Слишком смазливый. Отобьет у меня всех телок.
— А, так там и телки будут?
— Без телок нельзя, — сказал я.
— А ты — единственный мужик?
— Но я же поделюсь. — Я скорчил рожу.
— Мужчины. — Она покачала головой.
— А чего такого? Это мой ковчег. Я его сам построил.
— Видела я, какой из тебя плотник. Он бы даже из гавани не вышел. — Она фыркнула и развернулась ко мне: — А как же я? И Бубба? И Дейвин, и Оскар, и Ричи, и Шерилин? Бросишь нас тонуть, пока будешь корчить из себя Робинзона Крузо и забавляться с телками?
В ее глазах плясали лукавые искорки. Мы убивали время, сидя в изматывающе долгой засаде, трепались ни о чем, но даже такая скучная работа вдруг показалась мне интересной.
— А я и не знал, что ты хочешь составить мне компанию, — сказал я.
