Гейл Боннар начинала жалеть, что приехала на вокзал встречать Чарльза Стаффорда и его группу. Обычно ей нравилось находиться в толпе, среди шума и атмосферы всеобщего равенства, особенно здесь, в Среднем Египте, где безграничное дружелюбие людей еще не было испорчено неумеренным нашествием туристов. Но за последние недели в обществе постоянно нарастало напряжение. После обеда где-то в городе должен был пройти даже марш протеста, что, по-видимому, объясняло наличие на платформе всего трех сотрудников Центральных сил безопасности, хотя обычно людей в форме было полно. Положение усугублялось тем, что предыдущий поезд сломался, и сейчас на вокзале толпилось вдвое больше людей, готовящихся к штурму поезда, чтобы успеть занять место.
Стрелки путей загромыхали, насекомые суетливо заметались, люди приготовились к штурму. Наконец подполз допотопный паровоз: окна опустились, двери распахнулись, и пассажиры, нагруженные багажом, выплеснулись на платформу, пытаясь продраться сквозь поток стремящихся навстречу отъезжающих. Бродячие торговцы предлагали хлеб, семечки и кунжут в бумажных кульках, конфеты и воду.
В конце платформы из вагона первого класса появился на редкость привлекательный мужчина тридцати с небольшим лет. Чарльз Стаффорд. Несмотря на двухдневную щетину, Гейл сразу узнала его по фотографиям на обложках книг, которые ей накануне дала Фатима. Она пролистала их из вежливости, хотя они относились к жанру популистской истории, который она терпеть не могла: немыслимые теории, подкрепленные выдернутыми из контекста фактами. Кругом заговоры, тайные общества, потерянные сокровища, лежавшие под каждым холмом, и полное игнорирование чужого мнения, если только оно не предоставляло возможность высмеять его и отвергнуть.
Он остановился надеть зеркальные очки от солнца и закинул сумку с ноутбуком за плечо. За ним на платформе показалась коренастая молодая женщина в темно-синем костюме, подбирающая пряди непослушных рыжих волос под платок с цветочным орнаментом. И наконец, египетский носильщик, сгибавшийся под тяжестью множества коричневых кожаных однотипных чемоданов и сумок.
Со Стаффордом, прокладывавшим себе путь через толпу, столкнулась пожилая женщина. Его ноутбук поехал в сторону и задел голову мальчишки. Немедленно определив, насколько Стаффорд богат, тот поднял рев. Мужчина в грязной коричневой робе что-то резко сказал Стаффорду, но тот высокомерно отмахнулся от него. Мальчик заплакал еще сильнее. Стаффорд тяжело вздохнул и посмотрел на рыжеволосую, явно рассчитывая, что та все уладит. Она остановилась, осмотрела ухо мальчика, сочувственно покачала головой и дала ему купюру. Мальчишка не мог скрыть довольной улыбки и тут же исчез в толпе. Но мужчина в робе не мог смириться с тем, как с ним обошелся Стаффорд, а появление денег разозлило его еще больше. Он громко заявил, что иностранцы, похоже, считают возможным бить египетских детей, когда им вздумается, а потом улаживают все деньгами.
Рыжеволосая неуверенно улыбнулась и пыталась ретироваться, но слова рабочего затронули в толпе болезненную струнку, и немедленно вокруг них образовалось оцепление, мешавшее пройти. Атмосфера накалялась. Стаффорд попытался прорваться силой, но его толкнули так сильно, что зеркальные очки слетели. Через мгновение послышался хруст раздавленных стекол. И презрительный смех.
Гейл посмотрела в сторону трех сотрудников ЦСБ, но те быстро направились в другую сторону, опустив головы и явно не собираясь вмешиваться в конфликт. Размышляя, как ей лучше поступить, она почувствовала страх. Это вообще не ее проблема. Никто даже не знал, что она здесь. Ее внедорожник был припаркован снаружи, и она, секунду помедлив, повернулась и бросилась к нему.
II
— Но это всего лишь крышка, — пытался возразить Омар, едва поспевая за Ноксом по ступенькам ВСДД.
[7]
— Таких крышек должны быть тысячи. Как можно быть уверенным, что она из Кумрана?
Нокс открыл джип и забрался в машину.
— Потому что такие кувшины со свитками Мертвого моря находили только там, — ответил он Омару. — По крайней мере еще один нашли в Иерихоне, что всего в нескольких милях к северу, и другой — в Масаде, что тоже недалеко. Нигде больше…
— Но они выглядят совершенно обычно.
— Они могли так выглядеть, — ответил Нокс, пропуская грузовик, чтобы выехать самому. — Но здесь важно иметь в виду одно обстоятельство. Две тысячи лет назад сосуды использовались для перевозки жидкостей и их хранения. Сосудами для перевозки выступали чаще всего амфоры, имевшие большие ручки для удобства переноски. Они отличались особой прочностью, чтобы выдерживать удары, и имели цилиндрическую форму, что облегчало складирование. — В конце улицы он свернул направо, а потом сразу налево. — Но когда эти жидкости достигали места назначения, их переливали в сосуды для хранения. Эти сосуды уже имели полукруглое дно и стояли на песке, что позволяло их наклонять и выливать содержимое, не прилагая особых усилий. Эти сосуды имели узкие и длинные горлышки, которые легко закрывались пробкой, чтобы жидкость не испортилась. Но кувшины свитков Мертвого моря совсем другие. У них плоское дно, короткое и широкое горлышко. И для этого имелась причина.
— Какая же?
Он затормозил, пропуская трамвай, который с лязгом проехал стрелку.
— А что тебе известно о Кумране? — спросил он.
— Там жили ессеи, верно? — сказал Омар. — Еврейская секта. Хотя я вроде бы слышал о том, что это было поселение, крепость или что-то в этом роде.
— Такое предположение высказывалось, — подтвердил Нокс, на которого это место произвело огромное впечатление еще в детстве, когда он побывал там с родителями на каникулах. — Но лично я думаю, что это не так. Еще Плиний писал, что ессеи жили на северо-западе от Мертвого моря. Если не в самом Кумране, то очень близко от него, и это пока никому не удалось опровергнуть. Как лаконично выразился один из исследователей: «Или Кумран и свитки Мертвого моря относятся к ессеям, или налицо невероятное совпадение: две крупные религиозные общины живут чуть ли не в одном месте, исповедуют одни и те же идеи и соблюдают одинаковые обряды. При этом одна описана древними авторами, но не оставила никаких материальных следов своего пребывания, а вторая — полностью игнорируется всеми источниками, но после них остались следы жилищ и много документов».
— Значит, Кумран занимали ессеи, — согласился Омар. — Но это никак не объясняет уникальность их сосудов.
— Ессеи славились настоящим фанатизмом в том, что касалось ритуальной чистоты, — начал объяснять Нокс. — Малейшая причина могла превратить чистый продукт в нечистый. Капля дождя, упавшее насекомое, неоправданная утечка. И если такое происходило, то становилось настоящей трагедией. Если хранилище оказывалось нечистым, то и его содержимое автоматически становилось тоже нечистым, и его следовало уничтожить. Но и это еще не все. Жидкости переливаются, а зерно пересыпается струей, поэтому вставал вопрос, не поднимается ли грязь вверх по струе и не превращает ли этим самым саму емкость для хранения тоже в нечистую? Фарисеи и другие еврейские секты относились к этому спокойно, но ессеи полагали, что заражено будет все, поэтому они не могли позволить себе риск перемещения продукта струей. И они чуть приподнимали крышку, опускали мерную чашку и доставали нужное количество. И поскольку им больше не требовалось наклонять емкость хранилищ, те имели плоское устойчивое дно и широкое горло, из которого удобно доставать.
