– Прошу прощения, – быстро заговорила Сиена, – я знаю, что нам очень многое надо обсудить, но позвольте мне вначале сказать вам то, что мне крайне необходимо сказать.
В ее тоне Сински почувствовала горечь.
– Да, конечно. Слушаю вас.
– Мадам, – начала Сиена тихим, прерывающимся голосом, – вы директор Всемирной организации здравоохранения. Вам лучше, чем кому бы то ни было, известно, что мы как биологический вид стоим на грани коллапса… что человечество растет неконтролируемо. Год за годом Бертран Зобрист пытался повести диалог с влиятельными лицами вроде вас, чтобы обсудить надвигающуюся беду. Посещал бесчисленные организации, которые, он считал, имели возможность что-то сделать: Институт всемирного наблюдения, Римский клуб, «Попьюлейшн мэттерз», Совет по международным отношениям – но никто в них ни разу не отважился вступить с ним в содержательный разговор о реальном решении. Ответ всегда сводился к планам просвещения по части контрацепции, к налоговым льготам для малодетных, звучали даже рассуждения о колонизации Луны! Неудивительно, что Бертран потерял рассудок.
Сински внимательно смотрела на Сиену, никак не реагируя внешне. Сиена глубоко вздохнула.
– Доктор Сински, Бертран обращался к вам лично. Он умолял вас признать, что мы на краю… умолял согласиться на обсуждение в той или иной форме. Но вы вместо того, чтобы выслушать его предложения, назвали его сумасшедшим, внесли в черный список потенциальных биотеррористов, устроили слежку и загнали его в подполье. – Голос Сиены окреп от негодования. – Бертран погиб в одиночестве, а все потому, что такие, как вы, не хотели даже чуть-чуть приоткрыть свое сознание, допустить даже крохотную возможность, что в нынешних катастрофических обстоятельствах может потребоваться малоприятное решение. Все, что говорил Бертран, было правдой… и за это его подвергли остракизму. – Сиена утерла слезы и пристально взглянула на Сински через стол. – Поверьте мне, я-то знаю, каково это – быть в полном одиночестве… а самое тяжкое одиночество на свете испытывает человек, которого не поняли. Оно может лишить его связи с реальностью.
Сиена умолкла, и воцарилась напряженная тишина.
– Вот и все, что я хотела сказать, – прошептала она.
Сински долго, изучающе смотрела на нее, потом села.
– Мисс Брукс, – сказала она, стараясь изо всех сил, чтобы голос звучал спокойно, – я признаю вашу правоту. Да, раньше я не слушала… – Она положила руки на стол, сплела пальцы и посмотрела Сиене прямо в глаза. – Но теперь я слушаю.
Глава 102
Часы в приемной швейцарского консульства давно уже пробили час ночи.
Блокнот на столе Сински был весь заполнен: краткие записи, вопросы, графики… Директор Всемирной организации здравоохранения уже пять минут с лишним ничего не говорила. Она неподвижно стояла у окна и смотрела в ночь.
За ее спиной Лэнгдон и Сиена молча сидели в ожидании, допивая кофе по-турецки, наполнивший кабинет своим особым густым ароматом, где ощущались фисташки.
Тишину нарушало только слабое гудение потолочных ламп дневного света.
Сиена чувствовала, как колотится сердце, и задавалась вопросом, о чем думает Сински, узнав правду во всей ее жестокой наготе. Бертран создал вирус бесплодия. Отныне каждый третий не сможет иметь детей.
Рассказывая, Сиена видела, как сменяют друг друга эмоции, испытываемые Сински: ее лицо, при всей сдержанности Элизабет, их отчетливо выдавало. Вначале – оглушенность фактом: Зобрист создал вирусный вектор, передающийся воздушно-капельным путем. Затем – краткий прилив надежды, когда она узнала, что вирус не убивает человека. А после этого… медленно ввинчивающийся ужас: ей стало ясно, что огромной доле населения Земли суждена бездетность. Заметно было: весть о том, что вирус воздействует на способность человека к деторождению, глубоко затронула Сински на личном уровне.
Сама же Сиена испытывала колоссальное облегчение. Она сообщила директору ВОЗ все, что содержалось в письме Бертрана. У меня больше нет тайн.
– Элизабет! – подал голос Лэнгдон.
Сински медленно вынырнула из своих раздумий. Лицо ее, когда она снова обратила его к ним с Сиеной, было осунувшимся.
– Сиена, – заговорила она ровным тоном, – сведения, которыми вы поделились, будут очень полезны для подготовки нашей стратегии в этой тяжелой ситуации. Я ценю вашу искренность. Наверняка вам известно, что пандемические вирусные векторы обсуждались теоретически как возможное средство иммунизации больших групп людей, но все считали, что эта технология – дело далекого будущего.
Сински вернулась к своему столу и села за него.
– Простите меня… – Она покачала головой. – Мне и сейчас все это кажется какой-то научной фантастикой.
Еще бы, подумала Сиена. Так воспринимался каждый крупный скачок в медицине: пенициллин, анестезия, рентгеновские лучи, первые наблюдения в микроскоп за делением клеток.
Доктор Сински опустила глаза на свой блокнот.
– Через несколько часов я буду в Женеве, там меня ждет шквал вопросов. Не сомневаюсь, что первый из них будет о том, нет ли способа противодействовать этому вирусу.
Сиена тоже так думала.
– Скорее всего, – продолжила Сински, – первое предложение будет таким: проанализировать вирус Бертрана, понять его как можно лучше, а затем попытаться разработать другой его штамм – штамм, который мы перепрограммируем на возвращение человеческой ДНК в первоначальное состояние. – Взгляд, который Сински обратила к Сиене, оптимистическим назвать было трудно. – Можно ли создать такой контрвирус вообще, я не знаю, но давайте порассуждаем гипотетически. Мне бы хотелось услышать ваше мнение.
Мое мнение? Сиена в нерешительности посмотрела на Лэнгдона. Профессор кивнул ей, посылая совершенно ясный сигнал: Раз уж вы так далеко зашли – говорите все, что на уме. Режьте правду-матку.
Сиена откашлялась, повернулась к Сински и заговорила твердым, звонким голосом:
– Мадам, я много лет пребывала с Бертраном в мире генной инженерии. Как вы знаете, человеческий геном – чрезвычайно деликатное образование… карточный домик. Чем больше мы вносим в него поправок, тем больше шансов, что мы по ошибке заменим не ту карту и вся постройка рухнет. Я лично считаю, что пытаться после того, что произошло, вернуть все в прежнее состояние крайне опасно. Бертран был исключительно талантливым и прозорливым генным инженером. Он опередил других на годы и годы. И я сейчас не убеждена, что можно предоставить кому-то другому возможность копаться в человеческом геноме в надежде все поправить. Даже если вы разработаете нечто такое, что, как вы думаете, должно подействовать как надо, попытка это применить означает новое инфицирование всего населения.
– Вполне согласна, – сказала Сински, похоже, нисколько не удивленная услышанным. – Но это, конечно, еще не все. Мы, может быть, даже и не захотим ничего исправлять.
