– Фреска Вазари, – прошептала Сиена. – Вы говорили, она в Зале Пятисот?
Лэнгдон кивнул и показал на портик по ту сторону наполненного людьми дворика.
– К сожалению, это там.
– Точно?
Лэнгдон опять кивнул.
– Нам ни за что не попасть туда незамеченными.
– Это обычные служащие. Им на нас наплевать. Просто идите прямо, как будто вы из своих. – Повернувшись к Лэнгдону, Сиена аккуратно разгладила на нем пиджак и поправила воротник. – Очень солидно выглядите, Роберт.
Она улыбнулась ему с наигранной скромностью, одернула свой собственный свитер и решительно двинулась вперед.
Лэнгдон поспешил за ней, и оба уверенно зашагали к внутреннему дворику. Войдя туда, Сиена быстро заговорила с ним по-итальянски – что-то насчет кредитов для сельского хозяйства, – сопровождая свою речь бурной жестикуляцией. Они шли вдоль стены, держась подальше от людей. К изумлению Лэнгдона, ни один служащий даже не взглянул в их сторону.
Миновав дворик, они поскорее нырнули в следующий коридор. Лэнгдон вспомнил программку из шекспировского театра. Проказник Пак.
– Вы отличная актриса, – вполголоса сказал он.
– Жизнь научила, – ответила она со странной отрешенностью.
И вновь Лэнгдон почувствовал, что этой женщине пришлось пережить много горя, и вновь ему стало очень стыдно – ведь это по его вине она попала в такое сложное и опасное положение. Он напомнил себе, что теперь им уже ничего не остается, кроме как идти до конца.
Плыть по туннелю… и молиться, чтобы впереди показался свет.
Приближаясь к нужному портику, Лэнгдон с удовлетворением отметил, что память его не подвела. Под маленькой стрелкой, указывающей за угол, была надпись: «IL SALONE DEI CINQUECENTO». Зал Пятисот, подумал Лэнгдон. Интересно, какие ответы нас там ожидают? Истину можно увидеть только глазами смерти – что означает эта таинственная фраза?
– Скорее всего он заперт, – предупредил Лэнгдон. Обычно Зал Пятисот привлекал множество туристов, но дворец, похоже, еще не открыли для посещения.
Вдруг Сиена резко остановилась.
– Слышите?
Из-за поворота доносилось громкое гудение. Только не говорите мне, что это второй вертолет-разведчик, подумал Лэнгдон. Затем осторожно выглянул из-за угла.
Шагах в тридцати от них была на удивление простая деревянная дверь Зала Пятисот. К сожалению, путь к ней преграждал дородный служитель – не сходя с места, он лениво возил перед собой электрический полотер.
Страж ворот.
Лэнгдон перевел взгляд на пластиковую табличку у двери. На ней были три универсальных рисунка, понятных даже самому неопытному символогу: видеокамера, перечеркнутая крест-накрест, стаканчик, тоже перечеркнутый крест-накрест, и две стилизованные фигурки – женская и мужская.
Решив взять инициативу на себя, Лэнгдон выскочил из-за угла и рысцой побежал к служителю. Сиена кинулась за ним.
Служитель удивленно поднял глаза.
– Signori?!
Он вытянул руки, чтобы остановить Лэнгдона и Сиену. Лэнгдон ответил ему болезненной улыбкой – или, скорее, гримасой – и сконфуженно показал на табличку около двери.
– Toilette, – сдавленным голосом пробормотал он. Это не было вопросом.
Служитель чуть помедлил, будто собирался возразить, но потом, видя, как Лэнгдон мучительно переминается с ноги на ногу, сочувственно кивнул и махнул рукой, пропуская их внутрь.
Уже на пороге Лэнгдон весело подмигнул Сиене.
– Все люди – братья.
Глава 35
Когда-то Зал Пятисот был самым большим залом в мире. Его построили в 1494 году для совещаний Consiglio Maggiore – Большого народного совета, куда входило ровно пятьсот членов. Отсюда он и получил свое название. Некоторое время спустя Козимо I повелел обновить и существенно увеличить его. Архитектором и руководителем этого проекта Козимо I, самый могущественный человек в Италии, назначил Джорджо Вазари.
Искусный инженер, Вазари сумел поднять крышу на значительную высоту относительно первоначальной. В результате естественный свет стал проникать внутрь сквозь длинные ряды окон под потолком, и зал превратился в прекрасное выставочное помещение для множества шедевров флорентийской архитектуры, скульптуры и живописи.
Для Лэнгдона первым, что обращало на себя внимание в этом зале, был его пол – достаточно было взглянуть на него, чтобы понять, в какое неординарное место вы попали. Красные терракотовые квадраты в черном обрамлении, покрывающие площадь в тысячу с лишним квадратных метров, создавали впечатление солидности, глубины и уравновешенности.
Лэнгдон медленно поднял глаза на дальний конец зала, где шеренгой выстроились вдоль стены шесть статуй, изображающих подвиги Геркулеса. Он намеренно не смотрел в другую сторону, на Геркулеса и Диомеда, чьи нагие тела неуклюже сплелись в борьбе: характерной чертой этой скульптуры сомнительного достоинства был эффектный «захват пениса», при виде которого Лэнгдону всегда становилось не по себе.
Гораздо приятнее для глаза был чудесный микеланджеловский «Гений победы», занимающий центральную нишу в правой, южной стене. Эту скульптуру высотой больше двух с половиной метров предполагалось установить на могиле крайне консервативного папы Юлия II по прозвищу Грозный. С учетом отношения Ватикана к гомосексуализму этот замысел всегда представлялся Лэнгдону по меньшей мере странным: ведь моделью для статуи послужил Томмазо Кавальери, юноша, в которого Микеланджело был влюблен на протяжении многих лет и которому посвятил немалое количество стихов.
– И почему я никогда не бывала здесь раньше? – благоговейно прошептала рядом Сиена. – Это потрясающе!
Лэнгдон кивнул, вспомнив свое первое посещение этого зала, – тогда он пришел сюда, чтобы послушать классическую музыку в исполнении всемирно известной пианистки Мариэлы Кеймел. Изначально зал предназначался для закрытых политических собраний и аудиенций у великого герцога, однако теперь в нем нередко выступали яркие музыканты или лекторы вроде искусствоведа Маурицио Серачини, а то и устраивались светские рауты – например торжественное открытие музея Гуччи, на котором присутствовало множество знаменитостей. Лэнгдон иногда гадал, как Козимо I отнесся бы к превращению своего строгого зала для аудиенций в площадку для развлечения богатых предпринимателей и звезд из мира моды.
Отбросив эти неуместные воспоминания, Лэнгдон перевел взгляд на стены, украшенные гигантскими фресками. Когда-то здесь испытывал новую технику живописи Леонардо да Винчи – его неудавшийся эксперимент привел к тому, что использованные им краски потекли и картина начала буквально таять на глазах. Состоялась здесь и своеобразная художественная дуэль, которую организовали Пьеро Содерини и Макьявелли: они столкнули вместе двух титанов Возрождения, Микеланджело и Леонардо, заказав им фрески на противоположных стенах одного и того же зала.
