Сиена взглянула на него, и черты ее лица смягчились.
– Послушайте, Роберт, я же не говорю вслед за Зобристом, что ответ на проблему перенаселения – это чума, которая убьет половину обитателей земного шара. Я не говорю, что мы должны перестать лечить больных. Я говорю только, что наш теперешний путь – это путь саморазрушения. Население растет по экспоненте на ограниченной площади и при ограниченных ресурсах. Конец наступит очень быстро. Не думайте, что у нас потихоньку иссякнет бензин… скорее наш автомобиль как бы сорвется в пропасть.
Лэнгдон прикусил губу, осмысливая все услышанное.
– Кстати, насчет последнего, – хмуро добавила Сиена, указывая куда-то вверх и направо, – вон оттуда, по-моему, Зобрист и спрыгнул.
Подняв взгляд, Лэнгдон увидел, что они идут как раз мимо сурового каменного фасада музея Барджелло. За ним, возвышаясь над всеми окрестными домами, торчала гигантская свеча башни Бадия. Лэнгдон смотрел на ее верхушку, гадая, почему Зобрист с нее бросился. Надеюсь, не потому, что он натворил что-то ужасное и у него не хватило духу дождаться последствий?
– Критики Зобриста, – сказала Сиена, – любят подчеркивать тот парадокс, что разработанные им методы генной инженерии позволяют резко повысить среднюю продолжительность жизни.
– А это лишь усугубляет проблему перенаселения.
– Вот именно. Однажды Зобрист публично заявил, что рад был бы загнать джинна обратно в бутылку и уничтожить свой вклад в борьбу за человеческое долголетие. Мне кажется, с идеологической точки зрения это разумно. Чем дольше мы живем, тем больше наших ресурсов уходит на обеспечение стариков и больных.
Лэнгдон кивнул.
– Я читал, что в США примерно шестьдесят процентов всех затрат на здравоохранение уходит на пациентов, доживающих последние полгода своей жизни.
– Верно, и хотя наш разум говорит: «Это безумие», сердце требует: «Не дайте бабушке умереть – пусть живет подольше».
Лэнгдон снова кивнул.
– Это конфликт между Аполлоном и Дионисом – знаменитая мифологическая дилемма. Старая как мир война между сердцем и разумом, которые редко хотят одного и того же.
Кто-то рассказывал Лэнгдону, что сейчас к этой мифологической метафоре прибегают на встречах членов Общества анонимных алкоголиков, обсуждая положение пьяницы, сидящего перед стаканом с выпивкой: его мозг говорит, что спиртное повредит ему, но сердце жаждет утешения, которое оно может подарить. Мораль при этом, очевидно, такова: не думай, что тебе одному так туго приходится, – даже боги не могли поладить друг с другом.
– Агатусия заставит возликовать, – вдруг прошептала Сиена.
– Что?
Сиена подняла глаза.
– Я наконец-то вспомнила название статьи Зобриста. Она называлась «Агатусия заставит возликовать».
Лэнгдон никогда не слышал слова «агатусия», но догадался, что оно происходит от греческих «агатос» и «тусия».
– Агатусия… это значит «добрая жертва»?
– Примерно. На самом деле это означает «самопожертвование ради общего блага». – Она помедлила. – Иначе говоря, благотворительное самоубийство.
Этот термин Лэнгдону доводилось слышать и раньше. Один раз это было в связи с банкротом, который наложил на себя руки, чтобы его семья получила страховку, а в другой – когда раскаявшийся серийный убийца по своей воле расстался с жизнью, боясь, что не сможет подавить в себе желание убивать.
Однако самый жуткий пример, вспомнившийся Лэнгдону, был связан с романом 1967 года «Бегство Логана». Там изображалось общество будущего, где каждый соглашался добровольно уйти из жизни по достижении двадцати одного года – благодаря этому все могли спокойно наслаждаться юностью, не перегружая планету стариками и избытком населения. Если Лэнгдон ничего не путал, создатели экранизации романа увеличили «терминальный возраст» с двадцати одного до тридцати лет – по всей видимости, ради того, чтобы не раздражать свою основную целевую аудиторию, состоящую из молодежи в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти.
– Насчет статьи Зобриста… – начал Лэнгдон. – Мне не совсем понятно ее название. «Агатусия заставит возликовать» – это что, сарказм? Кто должен пойти на агатусию – мы все?
– Вообще-то нет – это каламбур, и Зобрист имел в виду конкретного человека.
– То есть?
– Название можно прочесть как «Агатусия заставит ВОЗ ликовать». В своей статье Зобрист нападал на директора Всемирной организации здравоохранения, доктора Элизабет Сински, которая занимает этот пост уже давным-давно и, по мнению Зобриста, относится к регулированию численности населения недостаточно серьезно. В статье говорилось, что от ВОЗ будет больше толку, если директор Сински покончит с собой.
– Добрый малый этот Зобрист!
– Издержки гениальности, я полагаю. Люди с особым устройством мозгов умеют концентрироваться лучше других, но это зачастую компенсируется у них эмоциональной незрелостью.
Лэнгдону вспомнились газетные вырезки с рассказами о девочке-вундеркинде с ай-кью, равным 208, и необычно функционирующим мозгом. Интересно, подумал он. Может быть, говоря о Зобристе, Сиена на каком-то подсознательном уровне говорит и о себе? Он снова задал себе вопрос, долго ли еще она собирается хранить свою тайну.
Впереди показался ориентир, который давно высматривал Лэнгдон. По его знаку они пересекли мостовую, и Лэнгдон подвел Сиену к повороту на очень узкую улицу – даже не улицу, а переулочек. Табличка на ближайшем доме гласила: «УЛИЦА ДАНТЕ АЛИГЬЕРИ».
– Похоже, вы многое знаете о человеческом мозге, – сказал Лэнгдон. – Это было вашей специальностью в медицинском колледже?
– Нет, но я много читала в детстве. Интересовалась наукой о мозге, потому что у меня были некоторые… медицинские причины.
Лэнгдон бросил на нее любопытный взгляд, надеясь, что она продолжит.
– Мой мозг… – тихо сказала Сиена. – Он развивался иначе, чем у большинства детей, и это привело… к определенным трудностям. Я долго старалась понять, что со мной не так, и по ходу дела неплохо изучила нейробиологию. – Она поймала взгляд Лэнгдона. – Вы правы – то, что я лысая, тоже связано с состоянием моего здоровья.
Лэнгдон смущенно отвел глаза.
– Не волнуйтесь, – сказала она. – Я привыкла с этим жить.
Когда они свернули в прохладный тенистый переулок, Лэнгдон попытался мысленно подытожить все, что узнал о Зобристе и его опасных социологических теориях. Один вопрос не давал ему покоя.
– Те люди в черном, – сказал он, – которые хотят нас убить. Кто они? Это же бессмыслица. Если Зобрист создал что-то вроде зародыша потенциальной эпидемии, разве не должны все остальные объединить усилия, чтобы ее предотвратить?
– Вовсе не обязательно. Пускай Зобрист стал парией в медицинских кругах, но у него вполне может быть целый легион преданных сторонников, тоже считающих, что единственный способ спасти нашу планету – это проредить ее население. Судя по тому, что с нами происходит, эти люди в черном делают все, чтобы помочь его замыслам осуществиться.
