У Сински холодок пробежал по спине. Эти самые слова Зобрист оставил ей в Нью-Йорке на стойке авиакомпании год назад, когда она избежала встречи с ним.
– Я знаю, – продолжал чумной доктор, – кое-кто называет меня чудовищем. – Он сделал паузу, и Сински почувствовала, что он обращается к ней. – Я знаю: кое-кто считает меня низкой тварью без сердца и совести, которая прячет лицо под маской. – Он вновь умолк и еще приблизился к камере. – Но я не безликий аноним. И я не бессердечен.
С этими словами Зобрист снял маску и откинул капюшон плаща, обнажив лицо. Сински замерла при виде знакомых зеленых глаз, которые в прошлый раз смотрели на нее в темном зале Совета по международным делам. На экране эти глаза горели такой же страстью, но теперь в них было и кое-что новое: фанатизм безумца.
– Меня зовут Бертран Зобрист, – проговорил он, глядя в камеру. – И вот мое лицо, ничем не закрытое, – пусть его видит весь мир. А моя душа… Если бы я мог вынуть свое горящее сердце и держать его, как Амор держал объятое пламенем сердце Данте ради его возлюбленной Беатриче, вы бы увидели, что я преисполнен любви. Любви глубочайшей. Ко всем вам. Но особенной любви – к одному человеку.
Зобрист еще подался вперед и, проникновенно глядя в объектив, заговорил голосом, полным нежности.
– Ангел мой, – прошептал он, – сокровище мое. Ты мое блаженство, избавление от всякого греха, тобой подтверждаются все мои добродетели, ты спасение мое. Твоя нагота согревала мне ложе, твоей непреднамеренной помощи я обязан тем, что смог преодолеть пропасть, обрел силы для своего свершения.
Сински слушала с отвращением.
– Ангел мой, – продолжал Зобрист скорбным шепотом, отдававшимся эхом в призрачном подземелье. – Ты мой добрый гений и направляющая рука, Вергилий и Беатриче в одном лице, и это творение в такой же мере твое, как мое. Если мы с тобой из тех несчастливых пар, каким вовеки не суждено воссоединиться, мое утешение в том, что я оставляю будущее в твоих заботливых руках. Мои труды внизу окончены. И для меня настал час подняться к горнему миру… и вновь узреть светила.
Зобрист умолк, и слово «светила» отозвалось в гулкой пещере эхом. Затем, очень спокойно, Зобрист протянул руку к камере и прекратил съемку.
Экран погас.
– Где это подземелье может находиться, – сказал шеф, выключая монитор, – мы понятия не имеем. А вы?
Сински покачала головой. Ни разу не видела ничего подобного. Она подумала про Роберта Лэнгдона: может быть, ему удалось продвинуться в разгадке ребусов Зобриста?
– Не знаю, поможет ли это, – проговорил шеф, – но я, похоже, знаю, с кем Зобриста связывали узы любви. – Он помолчал. – У этого человека есть кодовое имя: ФС-2080.
Сински так и подскочила.
– ФС-2080?!
Она ошеломленно смотрела на шефа. Тот был изумлен не меньше.
– Вам это что-нибудь говорит?
Сински кивнула, словно бы не веря:
– Еще как говорит.
Ее сердце колотилось. ФС-2080. Она не знала, кто именно скрывается под этим шифром, но она очень хорошо знала, что этот шифр означает. ВОЗ взяла подобные кодовые имена на заметку уже давно.
– Движение трансгуманистов, – сказала она. – Слыхали о таком?
Шеф покачал головой.
– Попросту говоря, – начала объяснять ему Сински, – трансгуманизм – философия, которая утверждает, что люди должны применить все доступные им технологии, чтобы усилить наш вид. «Выживает сильнейший».
Шеф пожал плечами, словно бы говоря: ну и что?
– В большинстве своем, – продолжила она, – участники движения трансгуманистов – люди вменяемые: этически мыслящие ученые, футурологи, мечтатели; но, как во многих движениях, есть небольшая, но воинственная фракция, которая считает, что ход событий надо ускорить. Есть мыслители апокалиптического толка, думающие, что близится наш общий конец и кто-то должен принять решительные меры, чтобы спасти будущность нашего вида.
– И Бертран Зобрист, – заметил шеф, – надо полагать, был из этих людей?
– Именно, – подтвердила Сински. – Он был их лидером. Помимо чрезвычайно острого ума, он обладал колоссальным личным магнетизмом, и его апокалиптические статьи породили настоящий культ среди самых ярых трансгуманистов. Сегодня многие его фанатичные последователи берут себе кодовые имена, и все они составляются по одному образцу: две буквы и четыре цифры. Например, ДГ-2064, БА-2105 или имя, которое вы мне назвали.
– ФС-2080.
Сински кивнула:
– Это кодовое имя может принадлежать только трансгуманисту.
– Эти буквы и цифры имеют какой-нибудь смысл?
Сински показала ему на компьютер:
– Активируйте браузер. Я вам покажу.
Шеф с неуверенным видом подошел к компьютеру и вывел на экран поисковик.
– Поищите ФМ-2030, – сказала Сински, усаживаясь за ним.
Шеф напечатал: ФМ-2030, и появились тысячи веб-страниц.
– Щелкните по любой, – распорядилась Сински.
Шеф щелкнул по верхней, и возникла страница Википедии с фотографией красивого иранца Ферейдуна М. Эсфандиари, которого автор статьи охарактеризовал как писателя, философа, футуролога и основоположника движения трансгуманистов. Родившийся в 1930 году, он, по словам автора, сделал философию трансгуманистов достоянием широкой публики и прозорливо предсказал экстракорпоральное оплодотворение, генную инженерию и глобализацию.
Согласно Википедии, самое смелое утверждение Эсфандиари состояло в том, что новые технологии позволят ему дожить до редкого в его поколении столетнего возраста. Свою веру в технологии будущего Ферейдун М. Эсфандиари продемонстрировал тем, что изменил свое имя на ФМ-2030, взяв первые два инициала и добавив к ним год, в котором ему должно было исполниться сто лет. Увы, он не достиг своей цели, скончавшись в семьдесят от рака поджелудочной железы, но в память о ФМ-2030 ярые трансгуманисты и сегодня присваивают себе кодовые имена по такому же образцу.
Дочитав, шеф встал, подошел к окну и довольно долго с ничего не выражающим лицом смотрел на море.
– Значит, – прошептал он наконец, словно думая вслух, – любовь между Бертраном Зобристом и ФС-2080 возникла на почве… трансгуманизма.
– Несомненно, – подтвердила Сински. – К сожалению, мне неизвестно, кто стоит за шифром ФС-2080, но…
– Вот мы и подошли к сути, – перебил ее шеф, по-прежнему глядя в морскую даль. – Мне это известно. Я доподлинно знаю, кто за ним стоит.
Глава 74
Здесь кажется и воздух золотым.
Роберту Лэнгдону доводилось бывать во многих величественных соборах, но атмосфера Chiesa d’Oro – «Золотой церкви», как называли собор Сан-Марко, – всегда казалась ему неповторимой. Столетиями бытовало мнение, что, просто подышав этим воздухом, человек становится богаче. В эти слова вкладывали не только метафорический, но и прямой смысл.
