Потом зазвонил телефон. На этот раз стационарный.
Эбби покачала головой в молчаливом раздраженном недовольстве.
Боюсь, я из тех людей, что с суеверием относятся к телефонным звонкам. Я не могу пройти мимо звонящего таксофона, не испытывая какого-то иррационального чувства вины. И потому я, конечно, встал, пересек комнату и, стараясь не выдавать переполнявших меня эмоций, сказал:
— Слушаю.
— Генри Ламб? — Голос показался мне настырно знакомым.
— Да.
— Я звоню от имени компании «Окна Гадарин».
Я почувствовал, что начинаю закипать.
— Кажется, я уже говорил, чтобы вы прекратили мне звонить.
— Говорили. Но я подумала, что мой долг попытаться еще раз. Может быть, вас заинтересует новое окно?
— Нет, — решительно отрубил я. — Не заинтересует.
— И это ваше последнее слово? Ваш ответ — «нет»?
— Именно так.
Звонившая ничего не ответила. Последовала долгая пауза, во время которой истина осенила меня — шарахнула по лицу, больно отхлестала по щекам.
— Хотя постойте…
— Что? — Голос звучал крайне раздраженно, словно я говорил с учительницей, которая никак не могла разъяснить какие-то азы своему особенно тупому ученику. — И какой теперь будет ваш ответ?
— Ответ — «да», — сказал я поначалу осторожно, а потом более уверенно: — Ответ — «да»!
Трубка замолчала.
Эбби смотрела на меня так, словно я сумасшедший.
— Это все что такое было?
Раздался звонок в дверь — чахоточный, навязчивый, он звонил, не прерываясь. Слыша такой звонок, думаешь, что у тебя за дверями происходит смертоубийство.
— Побудь здесь, — сказал я, осмелевший после коктейля, торта и лучшего поцелуя в моей жизни, направился к двери и открыл ее.
Передо мной стояла маленькая старушонка. Судя по ее чопорному виду, огромным очкам и аккуратно уложенным буклям, ей бы варенье продавать в киоске на церковном празднике, а не стоять вечером у меня на пороге в Тутинге.
Правой рукой она давила на звонок. Увидев меня, она смилостивилась и опустила руку.
— Ваш дед говорил, что вы умный. Родственные чувства явно ослепили его.
— Вы кто еще такая?
— Вам грозит страшная опасность, мистер Ламб.
— Я разве не спросил у вас, кто вы?
— Я — союзник. Пока вам ничего другого не нужно знать. Я полагаю, ваш дед никогда не говорил вам о пароле?
— Мой дед лежит в больнице, — сказал я. — Он в коме.
— Но он составил планы, Генри. И я всего лишь играю свою роль в этом процессе. — Она заглянула через мое плечо в квартиру. — Странно, тут все по-прежнему.
— Что?
— Я полагаю, вам теперь уже известно, кем был ваш дед. Чем он был.
— Значит, все это правда? — тихо сказал я.
— Все правда, мистер Ламб. И много всяких неприятных подробностей еще впереди. — Она, казалось, поглядывает на улицу. Мимо, урча, проехала побитая машина цвета сточных вод, и старуха вцепилась внимательным взглядом в водителя. — Я не должна сегодня задерживаться. Им придется приставить к вам наблюдателей.
— Наблюдателей?
— Никому не говорите, что видели меня. Даже Дедлоку.
— Вы знаете Дедлока?
— Я знаю их всех. Точнее, знала их всех. — Она с отвращением посмотрела на меня, словно я пукнул и рассмеялся по этому поводу. — Какой отвратительный джемпер.
— Это подарок, — настороженно сказал я. Потом, вспомнив о серьезности ситуации, добавил: — Я думаю, вам лучше войти в дом.
— Не сегодня. Враг очень близко. Мы скоро встретимся снова. А пока — будьте осторожны.
Она исчезла прежде, чем я успел ее остановить, — резво засеменила в темноту. Я посмотрел туда, сюда, но не увидел ни малейшего следа тех «наблюдателей», о которых она говорила. Тем не менее я закрыл дверь на два замка и вернулся в гостиную, где Эбби, все еще возбужденная после нашего поцелуя, доедала второй кусок торта.
— Я подумала, — сказала она, — может, сходим завтра в кино? Я не знаю толком, что идет… — Она увидела мое лицо. — Что случилось? Кто это был?
— Призрак из прошлого, — сказал я, а потом, испытав внезапный приступ пессимизма, добавил: — Или предупреждение из будущего.
8
Так или иначе, но прошла еще одна ночь, еще одна безрадостная поездка с Барнаби, и я опять пришел в Директорат — в стеклянный пузырь, к его невероятному обитателю.
— У вас усталый вид, Генри Ламб. Может быть, ваша домохозяйка не дает вам спать по ночам?
— Я вас не понял, — сказал я, чувствуя себя оскорбленным из-за одного того, что этот голый вурдалак вообще знает о существовании Эбби, я уж молчу о том, что он позволяет себе высказываться о ней в таком тоне.
Дедлок рассмеялся, и из его рта вырвалась тонкая струйка пузырьков, которые схлопывались, достигнув поверхности.
— Шутка старика, — сказал он, и следом за первой струйкой вверх вырвалась вторая. — Нужно же и нам над чем-то смеяться. — Загребая подагрическими руками по-собачьи, он подплыл вплотную к стеклу и скорчил гримасу. — Как поживает ваш дедушка?
Я почувствовал, как ручеек пота стекает по спине.
— Никаких изменений. Абсолютно никаких изменений.
Тут вмешался Джаспер, заговоривший деловым тоном:
— Однако лучик надежды все еще есть. Возможно, ваш дед оставил нам наводку. Нам нужно осмотреть его дом.
— Вы хотите проникнуть в дом деда?
— Именно этого нам и хотелось бы, — сказал Дедлок. — Поверьте мне, крайне важно, чтобы вы в полной мере сотрудничали с нами.
Я задумался на мгновение.
— У меня есть одно условие.
Гримаса раздражения исказила лицо Дедлока.
— Какое еще?
— Я хочу, чтобы вы мне в точности рассказали, что мой дед делал для вас.
— В нашем деле нет ничего лучшего, чем неведение. Так что наслаждайтесь им. И поверьте мне, вам вовсе ни к чему знать правду.
— Вы должны мне рассказать то, о чем я прошу.
Старик тюкнул кулаком по стенке своего аквариума, в его древних глазах расцвела злость.
— Исполняйте свой долг! У нас время на исходе.
Барнаби отвез меня и Джаспера на Темпл-драйв, 17, где мой дед прожил жизнь гораздо более насыщенную и необычную, чем я мог себе представить.
По пути я вызвал вспышку неприязни к себе, настояв на том, чтобы мы остановились возле углового магазина, где я купил пару банок еды для кота. Я чувствовал себя ужасно виноватым перед котом деда, представлял себе, что увижу в доме отощавшее — кожа да кости — животное, мяукающее мне жалостливые обвинения.
