— Но кто-то ведь должен быть?
Подошла официантка, и я отвлекся, расплачиваясь с ней.
— Наверное, кто-то и есть, — сказал я, когда мы встали и направились к дверям. — Кто-то, кто может помочь.
— Ну так возьми и позвони ему. — Затренькал мобильник Эбби, напоминая о прибытии сообщения. Она прочла его и сказала: — Мне надо бежать. У нас сегодня важное собрание. Скукотища будет ужасная, но я должна присутствовать. Береги себя, Генри.
Она сдержанно поцеловала меня в щеку, повернулась и вышла из ресторана.
Некоторое время я потоптался на месте, сунул в рот мятную карамельку и наконец вышел на улицу — она в этот момент уже поворачивала за угол. Я вдруг почувствовал желание броситься следом за ней, сдаться ей на милость, рассказать все, но нет — вместо этого я стоял как болван и смотрел, как она уходит.
Когда она исчезла из вида, я достал бумажник и вытащил небольшую квадратную карточку. На ней был отпечатан номер, и, набирая его на мобильнике, я чувствовал, что те крохи ланча, которые мне таки удалось съесть, просятся назад из желудка.
Когда я заговорил, мне пришлось возвысить голос, чтобы перекричать шумы города.
— Мисс Морнинг? — сказал я. — Это Генри Ламб. Ответ — «да».
В Раскин-парке — в нескольких кварталах от того места, где в безнадежном забытьи лежал мой дед, хлопотали голодные утки. За то короткое время, что я там пробыл, они умяли целый здоровенный батон.
Вид у мисс Морнинг, с ее крохотными черными перчатками и светло-голубой шляпкой, был, как всегда, чопорно-надменный и абсолютно безукоризненный, хотя она и сутулилась, разбрасывая кусочки хлеба. Прилетела пара бесстрашных голубей, норовя утащить что удастся, но старушка свирепо шикнула на них, отгоняя прочь.
— Ну-ка, — сказала она, передавая мне кусочек, — дайте вон тому.
Я подчинился и бросил кусочек хлеба прямо перед особенно неповоротливым селезнем, который сонно расхаживал на бережку пруда.
— Почему вы мне позвонили? — спросила она, когда последняя крошка была вытрясена из пакета и птицы, почувствовав, что у нас для них больше ничего нет, поплелись прочь в поисках новых щедрот.
— Старосты… — выдавил я.
— Вы с ними встречались? — спросила она. Выражение ее лица изменилось — вместо морщинистой благорасположенности появилось что-то вроде расчетливости и проницательности. — Давайте-ка прогуляемся. Поскольку за нами наверняка следят, то давайте хоть затрудним этим мерзавцам подслушивание нашего разговора.
Я оглянулся на серый, пустынный парк с его голыми деревьями, пожухлой травой и тоскливыми проплешинами мерзлой земли.
— Как это тут нас можно подслушать?
— А спутники? Не заблуждайтесь на сей счет. Не думайте, что в Директорате всего трое человек да каталожный шкаф. Вы видели только вершину айсберга. — Она перевела дыхание. — Так что вы хотели узнать?
— Хокер и Бун… Кто они? Я хотел спросить, чем они вообще занимаются.
Мисс Морнинг поморщилась, и на мгновение я почувствовал в ней прежнюю сталь, клубок жестокости, которая, видимо, и заинтересовала Директорат.
— Они играют в домино, мистер Ламб.
— В домино? Ах да, люди-домино, то же самое говорил и Стирфорт.
— Для них история — игра, а люди — кости в этой игре. Их оружие — наш эгоизм, наша жадность и наше корыстолюбие. С бесконечным терпением они день за днем, неделя за неделей, год за годом выстраивают нас в длинные, ничего не ведающие ряды, а потом наступает момент, когда они одним коротким щелчком роняют первого, что приводит к падению и всех остальных, а они только хлопают в ладоши от радости. Они были в Майванде, Севастополе и Балаклаве, в Кабуле, при Роркс-Дрифт и Ватерлоо.
[38]
И все время — а уж вы поверьте мне на слово, мистер Ламб, — все время, когда люди погибали, эти существа заходились от хохота.
— Но это не ответ на мой вопрос, — сказал я, не в силах скрыть разочарования. — Чем они занимаются?
— Они наемники. Они предлагают свои услуги любому, кто готов заплатить. В настоящий момент случилось так, что у них в руках ключ к окончанию войны. С уходом вашего деда только им известно местонахождение Эстеллы.
— А это второй вопрос, — сказал я, чувствуя, как удача начинает улыбаться мне. — Кто эта женщина? Почему она так важна? Дедлок не хочет мне говорить.
На губах старушки появилась печальная улыбка.
— Мистер Дедлок всегда любил смаковать свои тайны. Он их хранит, как скряга купюры под матрацем.
— Прошу вас…
— Хорошо. — Старушка откашлялась. — Эстелла была одной из нас.
— Вы хотите сказать, что она работала на Директорат?
— Она была нашим лучшим агентом за все времена. Страстная, изящная, беспощадная. Прекрасная смерть в шинели. Но мы вот уже много лет как потеряли ее.
— Дед знал, где она. Мне все об этом твердят.
Мисс Морнинг кивнула.
— Именно он и спрятал ее от нас.
— Что? Но зачем?
— Затем, что хотел сохранить ей жизнь. Потому что кое-какие вещи для него были важнее войны.
Я чувствовал, что мисс Морнинг теряет терпение и, может быть, мне не стоит пережимать, но мне необходимо было знать.
— Вы чего-то недоговариваете.
Старуха понизила голос, чтобы ее не услышали те спутники, которые, по ее мнению, не спускали с нас своих немигающих взглядов, но я чувствовал: если бы она могла, то прокричала бы свой ответ.
— Я думаю, он ее любил, — сказала она. — Любил всегда с той пламенной страстью, о которой можно прочесть разве что у поэтов.
Я подумал о своем деде, чье мрачное лицо я знал только по старым фотографиям и нескольким семейным преданиям, и уже не в первый раз спросил себя, знал ли я деда вообще. Наверное, еще одно предательство. Измена.
— Больница тут неподалеку, — сказала мисс Морнинг. — Я бы не прочь увидеть его сейчас.
Нам потребовалась четверть часа, чтобы добраться туда. Утомленная нашей прогулкой по парку, мисс Морнинг вдруг показалась мне гораздо старше, чем раньше, и я подумал, а не была ли ее обычно невозмутимая внешность лишь маской, удерживаемой несгибаемой силой воли и стойкостью. Я привел ее к палате Макена, и когда она увидела старого хрыча, который лежал, словно в ожидании гробовщика, ноги у нее подкосились, и мне пришлось поддержать ее. Я нашел для нас стулья, и мы сели рядом с ним. Она взяла его руку в свои.
