Я согласился, и, должен признаться, настроение у меня при этом улучшилось — чуть-чуть, но улучшилось.
— Удивительно, что он вас нашел, — сказал я.
— Вы ведь знаете, что он такое?
— О чем это вы?
— Этот кот — агент вашего деда в неусыпном мире. Его близкий друг.
Я отдернул руку от зверька, словно получил удар электрическим током.
— Вы мне хотели что-то сказать? — любезно спросила мисс Морнинг. — По телефону ваш голос показался мне взволнованным.
Боязливо поглядывая на кота, я понизил голос чуть ли не до шепота.
— Вы уверены, что здесь говорить безопасно?
— Я два раза в день проверяю это место на присутствие прослушивающей аппаратуры. Мы здесь в такой же безопасности, как Дедлок — в «Глазу». А может, в еще большей.
Я глубоко вздохнул, прежде чем на едином дыхании выложить ей правду.
— Директорат, видимо, позволит Старостам привести нас к Эстелле. И это произойдет очень скоро.
Старушка мрачно посмотрела на меня и пробормотала:
— Ни один дурак не может сравниться со старым дураком. По такой мерке этот старик просто полный болван. Но почему вы пришли с этим известием ко мне?
— Мне необходимо знать, что случилось с Эстеллой.
Мисс Морнинг засеменила к громадному клыку, оперлась о него и испустила долгий, тяжелый вздох.
— Вам лучше присесть, — сказала она наконец.
Я опустился на маленький деревянный стульчик, словно украденный из классной комнаты.
— Ваш дед любил Эстеллу, — начала мисс Морнинг. — Он ее обожал. Он был единственным, кто любил ее не за ее прекрасную фигуру, а за ее сущность. Но все же он позволил этому случиться с ней.
Я неловко заерзал на стуле.
— В конце шестидесятых мы, по сути, проигрывали войну. Во время полевых маневров на Малверн-Хиллс
[46]
была уничтожена целая дивизия. Левиафан наступал, и у нас не было средств, чтобы его остановить. Ваш дед впал в отчаяние. Он начал рассматривать самые крайние способы. Даже этот… Невзирая на возражения и его собственные сомнения, четвертого апреля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года он вызвал Старост. Он рассказал им все. Умолял их о помощи. Они подумали-подумали — Хокер почесал в затылке, Бун пососал лимонные леденцы — и сказали ему, как остановить эту тварь. В качестве платы они хотели только одного, просили только… Ну, я уверена, что они сами поспешили сообщить вам об этом.
Под ложечкой у меня засосало, и я подумал о последних, ужасных мгновениях жизни моего отца, как он хватал ртом воздух на обочине шоссе.
— За это Старосты рассказали вашему деду о Процессе.
— О Процессе?
— Вы уже слышали это слово раньше?
— Да, от Старост. И еще оно было в дневнике деда. А что? Что это такое?
— Процесс представляет собой высокую науку и низкую магию. Он искривляет время и сжимает материю.
— Я не имею об этом ни малейшего представления.
— Процесс преобразует человека в сосуд. Превращает его в живую тюрьму. Нам нужен был доброволец. Человек сильный. Физически крепкий. Процесс требует некоторой подготовки… Над сечения мозга… А потом его нужно было доставить в место силы.
— Что это такое — место силы?
— Какое-нибудь древнее святилище, насыщенное духовной энергией. Помеченное определенными знаками и символами.
— И что потом?
— Нужно было вызвать у него кровотечение, Генри. Нужно было располосовать его запястья, чтобы жизнь вышла вместе с кровью. Пока он не опустеет. Пока не останется одна оболочка.
— Это же убийство.
— Нет. Это не вполне убийство. В том-то весь и фокус.
— И вы пошли на это?
— У нас не было иного выхода. Догадываетесь, кого они выбрали в качестве сосуда?
Ответ напрашивался сам собой.
— Эстеллу.
— Конечно. — Мисс Морнинг мрачно передернула плечами. — На ее кандидатуре настоял Дедлок. И мы пошли на это. Довели дело до конца.
— Где это случилось? — спросил я.
— Вам не нужно этого знать. Ответ вам вряд ли понравится.
Она посмотрела на меня так, будто ожидала от меня сообразительности, некоего логического скачка. Вид у меня, наверное, был туповатый.
— Это была ночь темных чудес, — продолжила мисс Морнинг. — Когда мы располосовали запястья женщины, они тут же затянулись кожей.
— Но это невозможно.
— Невозможно. Но я видела это своими глазами. Бедняжка Эстелла — она уже перестала быть человеком. Средневековый ум сказал бы, что мы изъяли душу этой женщины. Левиафан пришел на землю, и мы упрятали его в тюрьму из костей и плоти. Как джинна в бутылку. Как паука в банку. — Она, казалось, погрузилась в воспоминания. — Из человеческого существа мы сделали тюремную камеру. Не думаю, что мы поступили правильно. Но что сделано, то сделано. Когда мы закончили, Эстелла превратилась в пустую оболочку женщины. То напряжение, что она испытывала, держа в себе Левиафана, отключило большинство ее моторных функций. Она стала медлительной, тусклой, отсутствующей. Два дня спустя я сторожила нашу явочную квартиру на Морнингтон-кресчент, когда Старосты постучали в дверь и заявили, что хотят заглянуть.
— Зачем?
— Они сказали, что им не дает покоя совесть. Они сказали мне, что готовы сдаться.
— Вы им не поверили.
— Конечно нет. Они ведут более крупную игру. Этот меловой круг удерживает их не больше, чем пакет для продуктов может удержать оцелота.
Я чуть поморщился, услышав эту метафору.
— Ваш дед оставил службу и забрал с собой Эстеллу. Он вернулся домой к вашей бабушке, а два дня спустя Эстелла исчезла. Он так и не сказал нам, где спрятал ее, даже наши самые жестокие провокации ничем нам не помогли. В Директорате есть люди, которые специализируются на умении убеждать, но ваш дед и словом об этом не обмолвился. Ни разу. Теперь вы понимаете, почему нам так необходимо найти Эстеллу. Она и есть война.
Мы с мисс Морнинг с тревогой смотрели друг на друга сквозь щупальца глиняного урода. В кармане у меня заверещал телефон.
— Извините, — сказал я, доставая трубку и заранее испытывая ужас перед той новостью, которая меня ждет.
Звонил мистер Дедлок. Наш разговор был коротким и почти целиком односторонним.
— Что он сказал? — спросила старушка, когда я закончил. — Говорите скорей.
— Дедлок согласился на их условия. — Голос мой дрожал, несмотря на все усилия говорить спокойно. — Старосты будут перемещены завтра.
