Перед тем как уехать из полицейского управления, Фелиция выслушала от Рейнольдса краткую характеристику Меган Прайс. Пока что не было оснований подозревать, что она имеет отношение к убийству. Хотя вообще-то Фелиция придерживалась одного золотого правила — в начале дела подозревать всех и вся. Она сформулировала его как-то раз, когда они с коллегами пошли куда-то пить пиво (а в ее случае — колу): «Следователь должен руководствоваться правилом, прямо противоположным основному закону судебной практики. Все виновны, пока не доказано обратное; в последнем случае с подозреваемого снимается обвинение в той части, где его безвинность доказана, а во всем прочем он по-прежнему остается на подозрении». Как ей помнилось, из всей компании только Лаубах вместе с ней громко и мрачно рассмеялся шутке. Но одно дело пошутить, пусть и не без доли правоты, и совсем другое — постоянно держать это золотое правило в голове. У Меган Прайс на ночь убийства оказалось довольно надежное алиби. Она вместе с мужем лежала у себя в кровати и спала, а вечером накануне принимала гостей, которые не расходились почти до полуночи. Кроме того, по словам Рейнольдса, она была довольно хрупкой дамой шестидесяти трех лет. Приблизительного описания убийцы они еще не составили, но Фелиция сомневалась, что госпожа Прайс под него подойдет.
Поэтому она ехала к секретарю, чтобы задать один-единственный вопрос: что за история приключилась с фрагментом кожи из корешка пока не найденной ими книги? Она припарковалась на тротуаре на некотором расстоянии от каменного викторианского дома с четырьмя трубами. Дом оказался таким, как она себе его и представляла: огромным и вычурным. На подъездной дорожке хватило бы места как минимум для десяти полицейских машин, но когда подходишь к дому пешком, складывается более правильное впечатление и о нем, и о его владельцах. На пути к темной парадной двери — неужели красного дерева? — обрамленной широким белым порталом, Фелиция лишь утвердилась в своих догадках о чете Прайс. Они определенно существовали не на те средства, которые жена зарабатывала в музее. На подъездной дорожке стоял «ягуар» — о нем Паттерсон наверняка много чего мог бы рассказать. Для Фелиции же он был просто неоправданно дорогой жестянкой на колесах. Сад оказался ухожен, от цветов магнолии пахло наемным садовником. Дом также выглядел безупречно: новые окна, свежевыкрашенные карнизы. Он уже простоял больше сотни лет и простоит еще столько же, если семейство Прайс будет так за ним ухаживать, в равных пропорциях смешивая любовь и труд латиноамериканских рабочих.
Дверной звонок прозвучал глубоко и значительно, затем наступила тишина, почти поглотившая шум редкого дорожного движения на застроенной виллами улице у нее за спиной. Фелиция заметила, что непроизвольно стискивает кулаки. Она рвалась начать расследование и от любого свидетеля ждала чудес.
Наконец дверь отворилась.
Меган Прайс красила волосы, наверняка давным-давно седые, в красноватый цвет, который очень шел к ее глазам цвета ржавчины. Скорее всего она немного подреставрировала лицо, убрала несколько морщинок и подтянула кожу, но все было сделано так умело и осторожно, что у зрителя все-таки оставалось сомнение — а была ли вообще операция? Причем даже тогда, когда госпожа Прайс растерянно улыбалась. Такой же улыбкой госпожа Прайс встретила и Фелицию Стоун, которая, несмотря на свою миловидную мордашку, никогда не умела делать вид, будто она не из полиции. В этот раз следователь тоже не стала прикидываться и молча показала хозяйке полицейский жетон.
— Быстро вы, — сказала госпожа Прайс. На ней была повседневная одежда свободного покроя, но все равно очень элегантная и явно купленная не в сети «Валмарт». Лицо ее из неуверенного сделалось серьезным. — Приятно видеть, что расследование этого ужасного дела получило высокий приоритет. У вас уже есть догадки, кто мог сотворить такое с беднягой Бондом? Он был очень добрым и тактичным человеком.
— Соболезную, — сказала Фелиция Стоун. — Если бы мы знали, кто это сделал, я бы здесь сейчас не стояла.
— Да, конечно. Проходите, пожалуйста. — Госпожа Прайс шире открыла дверь и на шаг отступила в сторону, давая гостье дорогу. В холле Прайсов квартира Фелиции поместилась бы целиком.
— Не разувайтесь. После обеда придет домработница. — Хозяйка повела Стоун в кухню. Кухня была обшита дубом и декорирована каменными вставками и черной бытовой техникой. Госпожа Прайс предложила гостье барный стул у кухонного островка и, покопавшись в недрах бесчисленных навесных шкафов, достала две веджвудские кружки в цветочек с подходящими блюдцами.
Спроектированное профессиональным дизайнером пространство кухни заполнила мелодия звонка. Хозяйка достала телефон из украшенного цветочками кармана палевой кофты и ответила деловым голосом:
— Напомните мне, мистер… простите, как ваша фамилия? Гэри Риджуэй, да. Так вот напомните мне, мистер Риджуэй, сколько мы заплатили вам за эту работу. Я понимаю. А почему вы не можете закончить к завтрашнему дню? Хорошо, я сообщу об этом мужу. — Вздохнув, она положила трубку. — Кустари! — Она беспомощно всплеснула руками.
— Что-нибудь серьезное?
— Нет, просто хотела перекрасить свой автомобиль. У меня маленький «фольксваген-битл». Несколько дней назад сдали его в мастерскую. Терпеть не могу ездить на «ягуаре».
Фелиция Стоун кивнула, автоматически отметив про себя, что госпожа Прайс упомянула своего мужа, хотя разговор касался ее собственного автомобиля. Всегда-то они приплетают мужей, эти дамочки из элитарных районов, как будто они пупы земли.
— Я только что заварила чай, — сообщила госпожа Прайс, — зеленый. Это так полезно для здоровья. Не знаю, как вы, а я после кофе становлюсь слишком нервной.
— Зеленый чай успокаивает, — улыбнулась Фелиция, не признаваясь вслух, как это ей сейчас нужно.
Чай был заварен в чайнике из того же сервиза, что и чашки. Пирожные «мадлен», которые госпожа Прайс выставила на стол, явно выпекались дома, но, похоже, не ее собственными руками. Несмотря на все кулинарное совершенство, они слегка отдавали равнодушием. «И здесь оплаченная помощь», — подумала Фелиция.
— Перейду сразу к делу, — произнесла она, откусив от французского кондитерского чуда в форме ракушки. — Сегодня утром вы сообщили моему коллеге, что Эфраим Бонд отправил в университет на экспертизу фрагмент кожи. Это был Университет Ричмонда или УСВ?
[12]
— УСВ. Мой муж руководит Институтом Филипса. Они занимаются исследованиями болезней и всякими такими хитрыми штуками — вам лучше спросить Фредрика. Там, в университете, больше занимаются головой, челюстями и шеей, но муж сказал, что знает, куда нужно отправить на проверку кусочек кожи, и я отдала образец ему. Это важно? Вы думаете, это как-то связано с делом?
— Пока что мы проверяем каждую ниточку.
— Можно Фредрику позвонить, — предложила госпожа Прайс.
Не дожидаясь ответа, она взяла телефон и набрала номер. Объяснила, по какому поводу звонит. Несколько раз, почти скучая, ответила «да» и положила трубку. У Фелиции сложилось впечатление, будто госпожа Прайс просто умирает от скуки каждый раз, когда ей приходится разговаривать с мужем по телефону.
