— Понимаю. Но тебе следовало бы кое о чем подумать первой, раз ты моложе меня.
— И о чем же?
— Сегодня большинство картинок под ногами не валяется.
— Ну конечно, нет. Только я могу вообразить себе большие рентгеновские снимки, какие обычно вешают на экраны.
— Ты смотришь слишком много медицинских сериалов.
— Возможно. А мобильник и компьютер Бонда вы уже изучили? — спросила она, снова загоревшись.
— Мобильник у него допотопный, с небольшой картой памяти. Не забывай, он был пожилым человеком. У многих людей его возраста мобильника вообще нет. Он пользовался компьютером на работе, а дома никакой навороченной техники не имел, и это тоже свойственно пожилым людям. Первое, поверхностное изучение файлов на компьютере показало, что зашифрованных и защищенных паролями данных нет. Содержимое файлов еще не проверяли.
— Можешь это кому-нибудь поручить? Думаю, это важно. Ищите фотографии или рентгеновские снимки с текстом. Текст будет скорее всего неразборчивый, картинка — нечеткая.
— Рентгеновские снимки с текстом? Мы что, ищем тайное послание?
— Называй как хочешь, — сказала Фелиция и нажала отбой.
Фелиция Стоун села в машину и повернула ключ. Заиграло радио. И конечно, из динамиков раздался голос Криса Айзека, призрака из прошлого. Не успела она переключиться на другую волну, как песня уже въелась ей в кожу. Да, осталось именно такое ощущение. В буквальном смысле. Как будто текст песни, слово за словом, пишут на ее коже. Как пишут чернилами на пергаменте. Она сидела не шевелясь, пока не затих последний звук песни. Фелиция посмотрела на свою руку. Там, под кожей, что-нибудь написано? Слабый, почти неразличимый отпечаток слов? «В мире нет любви». У нее перехватило дыхание. «Я перетрудилась, — подумала Фелиция. — Нормальная реакция на встречу с отцом этого ублюдка. Да еще эта песня. Чертовы совпадения». Она снова взглянула на руку. Внимательно рассмотрела кожу. Но смогла разглядеть только вены. Естественно, никаких надписей не обнаружилось. Пришла запретная мысль: «Мне надо выпить». А сразу за ней — еще более запретное обоснование: «Я же зависела не от спиртного. Я зависела от таблеток. А со спиртным я справлюсь».
Она заглушила двигатель, и радио сразу замолкло — ведущий даже не успел объявить следующую песню. Фелиция вышла из машины. Остановилась, ощутив головокружение, и стала смотреть на тихое озеро. Поплыли воспоминания, как когда-то она мечтала учиться в этом университете. Собиралась изучать литературу и историю, разгадывать великие загадки жизни. Она знала, что раз в год студенты выпускного курса собираются вокруг этого озера, зажигают свечи и устраивают красивую церемонию прощания. Тогда, очень давно, она надеялась поучаствовать в такой церемонии. Вместо этого ее ждал курс лечения, Аляска и полицейская академия. Не она это выбрала, так о чем сожалеть?
Она медленно спустилась к самой воде. Наклонившись, сложила ладони лодочкой, зачерпнула воды и ополоснула лицо. В голове прояснилось, и она вдруг подумала: «Мне не выпить надо, а мне надо домой».
Домом Фелиция называла квартиру на Моньюмент-авеню-парк, где до сих пор жил ее отец. Мать несколько лет назад умерла от сердечной недостаточности.
Она припарковалась на тротуаре у дома Брэда Дэвиса. Он по-прежнему обретал здесь, она знала, хотя не встречала его уже несколько лет. Наркотиками он больше не торговал, но бросил это занятие уже после того, как она съехала от родителей. Перестал он скорее всего потому, что круг его клиентов ограничивался приятелями по школе, а они, поступив в колледжи, разлетелись кто куда. Вероятно, он и сам стал глотать меньше колес. Во всяком случае, женился, тоже окончил колледж и стал работать рекламщиком. У него двое детей — мальчик и девочка, которые иногда играли в саду. Фелиция заметила, что он помог детям привести в порядок сарай, где давным-давно случился ее первый слюнявый поцелуй. Жену его она ни разу не видела. Сейчас, в первой половине дня, дом Дэвисов был пуст.
У нее до сих пор имелся свой ключ. Она отперла дверь, за которой начиналась ведущая к ним на второй этаж лестница. Войдя, остановилась и долго смотрела на дверь в подвал. Каждый раз, когда она приходила к отцу, эта дверь попадалась ей на глаза, но после тех событий она ни разу туда не спускалась. Ей стало тяжело дышать.
Медленно подошла она к подвальной двери, отперла ее и спустилась вниз. Здесь по-прежнему пахло сыростью. Фелиция не торопясь миновала коридор и очутилась у той комнаты, где у нее с подружками в детстве был тайный клуб на троих. Она ничуть не удивилась, увидев, что нетвердые детские буквы никуда с двери не делись. Осторожно открыла дверь и вошла. Все осталось на своих местах. На столе стояла та же самая свеча. А рядом с ней — стакан. Тот самый, из которого она пила тогда. Потрясенная, она подумала: «С тех пор сюда никто не заходил». Хотя не совсем так. Не было шприца, пузырьков от таблеток и пустых бутылок. Кто-то убрал все, что следовало убрать, не тронув остальное.
Она немного постояла, осматриваясь, и, к своему удивлению, стала вспоминать, как они устраивали тайный клуб. Лучше всего она помнила, как они разрисовывали стены. Как спорили, выбирая мотивы, какие строили планы. Чем они тут занимались потом, когда клуб был уже готов, она помнила смутно. Придумывать, создавать проекты — вот что больше всего их занимало. Самым ярким воспоминанием остались их мечты. Мечты быть только втроем, и никаких взрослых. И иметь место, в котором всем распоряжаются они. Мечты о неограниченной свободе в ограниченном пространстве маленькой тесной комнатки.
Фелиция легла на диван. Здесь она и пролежала все лето, пока чуть не умерла от передоза. «И лежать-то было неудобно», — подумала она и встала. Поглубже вдохнула затхлый запах подвала. Желание выпить тут же пропало.
Из подвала она поднялась в квартиру к отцу. Открыла не стучась. Отец дремал на диване.
— Здесь отдыхает умаявшийся пенсионер, — громко провозгласила Фелиция.
Отец открыл глаза, узнал дочку, поднялся и сразу начал убирать со стола. Пустая бутылка из-под пива затерялась в охапке скрученных трубочкой газет, и все вместе было унесено на кухню. Вернувшись, он заметил:
— Не думал, что увижу тебя раньше чем через несколько недель. Ну и дело вам досталось — мама, не горюй!
— В точку, — согласилась Фелиция, радуясь, что он не перестает следить за происходящим в участке. В последнее время она часто думала о разнице в возрасте между ней и отцом. Когда она родилась, ему было уже за сорок. Когда она ходила в школу, а он — на работу, эта разница не казалась чем-то необычным. А сейчас между ними почти вечность — будто отец внезапно из папы превратился в дедушку. Она не знала, как долго он еще с ней пробудет, и часто боялась его потерять, боялась лишиться его трезвого ума.
— Я пришла поговорить, но не о текущем расследовании.
На лице отца отразилось разочарование, весьма порадовавшее Фелицию. В душе он все еще полицейский, как и раньше.
Она уселась в кресло, в котором папа обычно смотрел спортивные матчи. Он вообще включал телевизор исключительно ради них. Только матчи, и только бейсбол, ничего больше.
