— Бери машину и следуй за ней, — сказала она. — А я отведу Невинса к Крансосам.
Он показал ей большой палец и устремился к машине. Садясь за руль, он увидел, как зеленый «ниссан» скрывается среди деревьев далеко впереди.
— Знаешь, что в Йоханнесовой книге нравится мне больше всего? — Два отвратительных глаза не отрываясь смотрели на Ваттена.
— Проклятие. У меня есть своя теория. Я думаю, Брудер Люсхольм Кнутсон каким-то образом узнал, что Йоханнесова книга представляет собой признания убийцы. Может, он даже догадался, из чего изготовлены страницы — из кожи жертв. Не знаю. Короче, этот недалекий ханжа захотел избавиться от книги. История с проклятием послужила удачным предлогом. Вера в сверхъестественное неистребима, так как люди любое новшество почему-то стремятся приписать проделкам дьявола. Существует проклятие или нет, но сделанное мною отлично вписывается в легенду. Жаль, не я ее придумал. Сам я никакое не проклятие. Я просто человек, пожелавший увидеть то же, что и Йоханнес.
Ваттен не понимал, что вдруг на него нашло. Он расхохотался. В его смехе звучала обреченность и одновременно странная свобода. Так он смеялся всего несколько раз в жизни. Один раз — тем вечером с Гунн Бритой. А еще — в постели много лет назад. Он был с Хеддой. Они в первый раз решили заняться любовью. У них имелся всего один презерватив, и у него никак не получалось его надеть. На второй попытке презерватив порвался. Хедда предложила сделать ему минет. Она сказала: «Я могу тебе отсосать, если ты не против». Он ответил ей безудержным смехом. Удивительно, но они все-таки остались вместе. Затем он смеялся, когда родился Эдвард. И когда хоронили отца. Он стоял перед алтарем Хортенской церкви и собирался произнести речь. Он решил начать со смешной истории о том, как его отец однажды голым купался у Воллане. Так и не добравшись до финальной сцены, где появлялись две пожилые дамы и шотландский терьер, он разразился хохотом. Во всей церкви смеялся он один, заполняя своим грохочущим смехом священную тишину. В конце концов Хедда пришла к нему на помощь и увела от алтаря. Благодаря ораторскому искусству священника похороны отца стали бесценным воспоминанием. Все истолковали в трагическом духе, и смех Ваттена сочли проявлением глубокой душевной скорби. Это была правда и в то же время — ложь.
Теперь снова звучал этот особый смех. В последний раз. Теперь он умолкнет и никогда больше не раздастся.
Самой знаменитой достопримечательностью коммуны Эрланн является, без сомнения, замок Эстрот. Здесь жила фру Ингер из Эстрота, последняя представительница родовой норвежской знати. Раньше считалось, будто замок фру Ингер сильно отличался от тех строений, которые теперь стоят в поместье. Принято думать, что замок в своем сегодняшнем виде целиком возведен дворянином датского происхождения канцлером Уве Бьелке. Однако новейшие изыскания свидетельствуют о принадлежности значительной части построек к эпохе фру Ингер.
Когда старший следователь Синсакер несся по извилистым и узким эрланнским дорогам вдогонку за сбежавшей Сильвией Фрейд и вдруг увидел замок Эстрот, мысли его витали очень далеко от подобных исторических и археологических материй. Ренессансная крепость среди зеленых лугов, тянущихся до самого фьорда, и пристань для гостей имения с пережидающими осенние волнения лодками — живописный пейзаж. Но Синсакер видел только небольшой зеленый автомобиль, припаркованный у главного входа в замок. Свою машину он оставил рядом.
Проход в замок Эстрот преграждала большая тяжелая дверь темного дерева. Прямо в ней была врезана дверь поменьше. Сверху большую дверь обрамлял венец сланцевых барельефов, изображающих гербовые щиты. Синсакер выбрался из машины и увидел, что маленькая дверь приоткрыта. Он открыл ее пошире и вошел в замок. Прямо посреди площади стоял господин средних лет. В его облике проглядывало что-то аристократическое. Бороду его Синсакер вряд ли назвал бы типично трёндской — слишком аккуратно подрезана, — а костюм он покупал явно не в Дрессмане. Похоже, его пошили на заказ еще до того, как у его обладателя наметилось кругленькое выпирающее брюшко. В глаза Синсакеру бросился алый галстук-бабочка.
— Прямо нашествие какое-то. — В голосе господина слышались одновременно раздражение и плохо скрытое веселье.
— Я из полиции, — сообщил Синсакер и в подтверждение хлопнул себя по нагрудному карману, однако удостоверение доставать не стал.
— Я так и думал, — сказал господин, но веселых искорок в глазах у него поубавилось. — У нас что, полицейская облава?
— Сюда в замок не забегала женщина, не видели?
— Видел, и именно женщину. Вообще-то замок сегодня для посещения закрыт. Да, забыл представиться: я хранитель музея. Мое имя — Гуннар Винснес. Я оказался столь небрежен, что оставил некоторые двери незапертыми. Пришел сюда сегодня по своим делам.
Синсакеру достаточно было посмотреть на него, чтобы понять: практичность вряд ли входит в число его достоинств.
— Куда она направилась? — отрывисто спросил он.
— В главное здание. Боюсь, я и там оставил открытую дверь.
Хранитель показал на лестницу, за которой шла еще одна, ведущая на парадное крыльцо с колоннами и выкрашенной в красный цвет дверью.
— Очень невоспитанная дама, — добавил он. — Я вежливо с ней поздоровался, но ответа не получил.
— К сожалению, она хуже, чем просто невоспитанная. Прошу вас покинуть территорию музея.
Гуннар Винснес посмотрел на Синсакера с испугом.
— А вы? Что вы будете с ней делать?
— То, что должна делать полиция. Буду ее арестовывать.
— В одиночку?
— А вы еще кого-нибудь видите? — Синсакер неопределенно мотнул головой, показывая, что он вполне управится сам.
Хранитель музея понял намек и шмыгнул к выходу.
«Идиот, не взял табельное оружие, — подумал Синсакер и стал подниматься по лестнице. — Но кто мог знать, что невинная беседа с пожилым фермером закончится такой погоней?»
Преодолев все ступеньки и запыхавшись, Синсакер остановился и нерешительно посмотрел на дверь. На утверждение Невинса об отсутствии у Сильвии Фрейд оружия он полагаться не мог. С другой стороны, она ударила его монтировкой. Разве взяла бы она эту железку, будь у нее что-нибудь понадежнее? Во всяком случае, она может оказать серьезное сопротивление. На один короткий миг ему представилось, как монтировка врезается ему в голову, прямо в оставшийся после операции шрам, голова откидывается назад и он катится вниз по лестнице, по которой он только что поднялся. Ну хотя бы не надо будет больше волноваться об опухоли в мозгу.
Оттягивая время, он достал из кармана мобильный телефон. «Нужно просто позвонить Браттберг, — решил он. — Она в пять минут договорится с начальником полиции Брекстада о подкреплении, и приедет машина». Однако вместо этого он продолжал неподвижно стоять на месте и рассматривать резные деревянные скульптуры, расставленные вдоль стены под лестницей. Аллегорические фигуры, сохранившиеся со времен, когда даже язык был другим. Он понятия не имел, что они значат. Внезапно у него закружилась голова. «О дьявол, — подумал он, — головокружение — это плохо». Он повернулся к двери и распахнул ее.
