– Могу, – сухо кивнул Ребус. – Больше того, я слышал, что точно так же ведут себя некоторые взрослые. Особенно если идет хорошая карта, а на кону достаточно большая сумма…
Костелло с пониманием улыбнулся и кивнул Ребусу, признав в нем такого же завзятого картежника, каким был сам.
– Кто вам сказал, что я увлекался этой ерундой? – спросил Дэвид.
– Это всплыло как-то само собой, – туманно ответил Ребус.
– Да, одно время я действительно увлекался ролевыми играми, но это продолжалось недолго – всего месяц или около того. Потом я к ним остыл.
– Ты знал, что Филиппа тоже играла в такие игры, когда училась в школе?
– Честно говоря, я не помню.
– Она наверняка тебе говорила… В конце концов, вы оба увлекались одним и тем же.
– К тому времени, когда мы познакомились, ни я, ни она уже не играли в эти игрушки. И насколько я помню, мы никогда не разговаривали ни о чем подобном.
Ребус пристально посмотрел на него. Веки у парня покраснели, белки глаз были розовыми от лопнувших сосудов.
– Тогда как об этом могла узнать Клер, школьная подруга Филиппы?
Молодой человек презрительно усмехнулся.
– Так это ома вам сказала? Эта долбаная корова?!
Томас Костелло предостерегающе шикнул.
– А как еще ее назвать? – огрызнулся его отпрыск. – Она только прикидывалась подругой Флип, а сама только и думала о том, как бы нас поссорить!
Она вас недолюбливала?
Дэвид немного подумал.
– Не совсем так. Скорее, ей просто тяжело было видеть, что Филиппа счастлива и довольна. Однажды я сказал об этом Флип, но она только рассмеялась. Она-то этого не замечала, не хотела замечать… Во-первых, она училась с Клер в школе, а это что-нибудь да значит. Ну а во-вторых… Много лет назад между Бальфурами и родителями Клер произошло какое-то недоразумение, и Флип чувствовала себя виноватой. Должно быть, это и помешало ей разобраться в том, что представляет собой Клер на самом деле.
– Почему вы не рассказали нам этого раньше? Дэвид посмотрел на Ребуса и неожиданно рассмеялся.
– Потому что Клер не убивала Флип!
– Нет?
– Господи, неужели вы думаете, что… – Он покачал головой. – Когда я говорил, что Клер… нехороший человек, я не имел в виду ничего такого. Это была чисто умозрительная оценка. – Дэвид Костелло немного помолчал и добавил: – Впрочем, и компьютерная игра, о которой вы упомянули, – это тоже были просто слова, пока Филиппу не… Ведь вы об этом подумали, правда?
– Мы стараемся не зацикливаться на чем-то одном, – сказал Ребус.
– Господи, Дэви!… – снова вмешался в разговор Костелло-старший. – Если тебе есть что сказать инспектору – скажи! Сними с души тяжесть!
– Я Дэвид, а не Дэви, сколько раз повторять?! – резко сказал Костелло-младший. Томас Костелло побагровел, но смолчал.
– И все-таки я не думаю, что это Клер, – добавил Дэвид, снова повернувшись к Ребусу.
– Ладно, допустим, – небрежно сказал тот. – Ну а как насчет матери Филиппы? Ты с ней ладил?
– Конечно.
Ребус нарочно долго молчал, потом повторил то же самое слово, но уже в виде вопроса.
– Конечно?…
– Вы же знаете, как относятся матери к взрослым дочерям, – начал объяснять Дэвид. – Оберегают их и все такое… Иногда даже больше, чем в детстве.
– И правильно делают, не так ли? – вставил Томас Костелло и подмигнул Ребусу, а тот в свою очередь посмотрел на Эллен, надеясь, что это как-то ее встряхнет, но она равнодушно уставилась в окно.
– Дело в том, Дэвид, – негромко сказал Ребус, – что у нас есть основания считать: твои отношения с матерью Филиппы тоже были не совсем безоблачными.
– А именно?… – удивился Костелло-старший.
– Пусть лучше Дэвид нам ответит, – предложил Ребус.
– Ну, Дэвид? – спросил Томас у сына.
– Я даже не представляю, что может иметь в виду инспектор, – хладнокровно отозвался тот.
– Я имею в виду… – Ребус сделал вид, что разыскивает какую-то запись в блокноте. – Ага, вот… По словам миссис Бальфур, она была уверена, что ты каким-то образом настраиваешь Филиппу против нее.
– Вы, вероятно, ее не так поняли, инспектор, – сказал Томас Костелло, и его руки снова сжались в кулаки.
– Боюсь, что это маловероятно, – спокойно возразил Ребус.
– Она сама не понимает, что говорит! – не успокаивался Костелло-старший. – В конце концов, она очень переживает и не вполне отдает себе отчет…
– Я думаю, что отдает. – Ребус продолжал смотреть на молодого человека. – Ну, что скажешь, Дэвид?
– Я… Да, отчасти вы правы, – нехотя признал юноша. О яблоке, которое он держал в руке, Костелло-младший давно забыл; в месте надкуса розовато-белая мякоть плода уже стала светло-коричневой, словно ржавой. Отец вопросительно уставился на сына.
– Ну?…
– Миссис Бальфур считала, что я учу ее дочь плохому.
– Например?
– Например, она считала, будто я убедил Флип, что у нее украли детство и что ее воспоминания о прошлом не соответствуют действительности.
– А как было на самом деле? – уточнил Ребус.
– Я тут ни при чем. Флип сама пришла к такому выводу. – Дэвид пожал плечами. – Ей часто снился один и тот же сон: будто она в Лондоне – в доме, где они жили раньше, – бегает вниз и вверх по лестницам, спасаясь от чего-то страшного, что гонится за ней по пятам. Насколько мне известно, этот сон она видела чуть не каждый день.
– И что вы предприняли?
– Заглянул в соответствующие учебники и сказал ей, что этот сон может быть как-то связан с подавленными воспоминаниями.
– Что-то я ничего не пойму! – вмешался Томас Костелло. – Объясни-ка по-человечески!
– Речь идет о чем-то плохом, что случилось с человеком в детстве и о чем он старается не думать. Честно говоря, мне впору было позавидовать Флип.
Отец и сын в упор разглядывали друг друга, и Ребус невольно подумал, что понимает, что мог иметь в виду Дэвид. Расти в семье такого человека, как Томас Костелло, было, наверное, непросто. Быть может, этим и объяснялось вызывающее поведение, отличавшее Дэвида в старшем подростковом возрасте…
– Флип никогда не говорила, что это могло быть? – спросил Ребус.
Дэвид Костелло покачал головой.
– Возможно – ничего особенного. Сновидения – слишком сложная область, чтобы иметь однозначное толкование.
– Но Флип верила своим снам?
– Скорее да, чем нет, но это продолжалось не слишком долго.
– Однако своей матери она о них рассказать успела?
