Последние слова она произнесла с таким пылом, что Ребус, решив, что речь идет как минимум о самоубийстве Марра, чиркнул себе пальцем по горлу и вопросительно посмотрел на Шивон, но она отрицательно качнула головой.
– Ну ладно, Эрик. Спасибо за информацию. До встречи. – Она дала отбой и стала укладывать телефон обратно в сумочку. Она проделывала это так аккуратно, что Ребус догадался – пауза нужна ей для того, чтобы немного собраться с мыслями.
– Ну что там? Выкладывай! – поторопил он, начиная терять терпение.
Шивон зачерпнула из тарелки очередную порцию риса и поднесла к губам.
– Ты же отстранен от дела, Джон. Или ты забыл?…
– Я сейчас сам отстраню тебя стулом по башке, если ты немедленно не расскажешь мне, в чем дело!
Так и не съев ни кусочка, Шивон снова опустила вилку и улыбнулась. Официант, дежуривший неподалеку, сделал движение к их столику, собираясь убрать блюда, но Ребус отмахнулся от него.
– Ну, в общем, – начала Шивон не спеша, – Сильверс и Флеминг поехали в Грейндж, в особняк Марра, чтобы доставить его в участок… Но мистера банкира не оказалось дома.
– И?…
– Какое может быть «и…», если Марра не было дома? – Шивон с притворным равнодушием пожала плечами. – Гораздо интереснее, почему его там не оказалось…
– Почему?
– Потому что о визите полиции его предупредили, и сделал это не кто иной, как наш мистер Карсвелл. Джилл, видишь ли, позвонила заместителю начальника полиции и сказала, что собирается вызвать для допроса Очень Большую Шишку, а Карсвелл решил в знак особого уважения позвонить Марру…
Шивон вылила в стакан остатки воды из графина и залпом выпила. Официант снова ринулся к столику, чтобы заменить графин, но Ребус таким же нетерпеливым жестом велел ему оставаться на месте.
– И мистер Марр ударился в бега?
– Похоже на то… – Шивон кивнула. – Его жена рассказала, что Марр ответил на телефонный звонок, а когда через две минуты она зашла к нему, чтобы что-то спросить, его уже нигде не было… как не было его зеленого «мазерати».
– Засунь-ка в сумочку пару салфеток побольше, – посоветовал Ребус. – Карсвеллу, похоже, придется утереться, и не раз.
– Да, объясняться с начальником полиции ему будет неприятно, – согласилась Шивон. Потом она увидела, как на лице Ребуса появилась улыбка, которая с каждой секундой становилась все лучезарнее. – Думаешь, тебе это поможет? – догадалась она.
– Уверен, – сказал Ребус. – Уж во всяком случае, хуже мне от этого не будет.
– Потому что Карсвелл будет слишком занят, прикрывая собственную задницу?
– Чего у тебя не отнимешь, Шивон, так это умения выражать свои мысли красиво и точно.
– Что поделаешь, колледж дает о себе знать.
– Ну а что ты сама думаешь о мистере Марре? – Ребус милостиво кивнул официанту, и тот нерешительно двинулся в их сторону, явно опасаясь, что его снова могут изгнать. – Два кофе, пожалуйста, – сказал Ребус. Официант молча поклонился и ушел.
– Даже не знаю, – покачала головой Шивон.
– Все-таки завтра похороны. Может получиться большой конфуз.
– Погоня по шоссе, силовое задержание, арест… – Шивон представила один из вариантов развития событий. – Скорбящие родители выражают недоумение по поводу того, что ближайший друг семьи вдруг оказался за решеткой.
– Если Карсвеллу хватит ума заглянуть на несколько дней вперед, до похорон он ничего предпринимать не станет, – сказал Ребус. – Не исключено к тому же, что на похороны Марр все-таки приедет.
– Чтобы сказать последнее прости своей малолетней любовнице?
– Да, если только Клер Бензи не врет.
– Почему он вообще решил скрыться?
Ребус посмотрел на Шивон.
– Я думаю, ты знаешь ответ на этот вопрос.
– Ты хочешь сказать – потому что Марр убил Филиппу?
– Ты же подозревала его, правда?
Шивон задумалась.
– Я подозревала его раньше. И, честно говоря, мне кажется, что Сфинкс не стал бы убегать.
– Может быть, Сфинкс не убивал Бальфур.
Шивон кивнула:
– Об этом я и говорю. Я подозревала Марра в том, что он и есть Сфинкс.
– То есть ты думала, что Флип мог убить кто-то другой?…
Подали кофе и к нему – вездесущие мятные карамели. Шивон бросила конфету в кофе, но сразу выловила и переправила в рот. Вместе с кофе официант принес и счет, хотя его об этом не просили.
– Пополам? – предложила Шивон. Ребус кивнул и достал из кармана три банкноты по пять фунтов.
Уже на улице он спросил, как она думает добираться домой.
– Моя машина у Сент-Леонарда, – ответила она. – Если хочешь, могу тебя подбросить.
Ребус покачал головой.
– Я хочу немного пройтись. Сегодня как раз подходящий вечер для прогулок, – добавил он, глядя на низкие, темные облака. – Только ты должна обещать, что действительно поедешь домой и попытаешься расслабиться.
– Хорошо, мамуля.
– Кроме того, теперь, когда ты убедила себя, что Сфинкс не убивал Филиппу…
– Допустим. И что из этого следует?
– Из этого следует, что тебе больше не нужно играть в эту странную игру.
Шивон моргнула. Потом еще раз моргнула и сказала, что он, наверное, прав, но Ребус видел, что она не собирается последовать его совету. Игра со Сфинксом – это было ее дело, ее участок работы, за который Шивон чувствовала себя ответственной, и она не могла просто так взять и бросить то, на что потратила столько усилий и времени. И на ее месте он чувствовал бы себя точно так же.
Они расстались на улице, и Ребус пошел к себе домой. Поднявшись в квартиру, он сразу позвонил Джин, но ее не было дома. Предположив, что она опять задерживается в музее, Ребус позвонил и туда, и снова никто не снял трубку.
Некоторое время Ребус неподвижно стоял перед своим обеденным столом, разглядывая разложенные по нему заметки. Несколько листов с информацией о четырех женщинах – Джесперсон, Гиббс, Джиринг и Фармер – он прикрепил к стене. Теперь, глядя на них, Ребус снова и снова задавал себе вопрос, ответа на который он так и не нашел: зачем преступнику понадобилось оставлять кукольные гробики неподалеку от места гибели предполагаемых жертв. Если это была его «подпись», какая бывает у жаждущих известности убийц, но почему тогда она осталась неидентифицированной как таковая? Прошло более тридцати лет, прежде чем кто-то понял, что это была именно «подпись», а не что-нибудь другое. Нет, стремящийся к славе психопат давно бы позвонил в газету или написал письмо на телевидение, в котором заявил о себе… или постарался повторять свои преступления как можно чаще. Значит, это была все-таки не подпись, не элемент почерка психически больного преступника… Но тогда что?
