Помощник Нижегородского полицмейстера —
начальник сыскного отделения к.а. Богородский».
— Та-а-к… Ишь ты! — пробормотал Щукин, убирая телеграмму в стол. — Не простая птица. Ну, тем лучше.
По пустым улицам сыскной надзиратель отправился на постоялый двор Подшибихина. Было тихо и по-ночному прохладно. Ни один огонь не горел в окнах домов. Из-под ворот высовывались кое-где собачьи морды и злобно рычали, и лишь это нарушало тишину спящего уездного городка.
Придя на место, Иван Иванович ловко перелез через забор, зашел в дом со двора и привычно двинулся черным ходом на второй этаж. Отыскал номер Фороскова, прислушался. Ни звука. Щукин сунул было в замочную скважину отмычку, но она натолкнулась на вставленный с той стороны ключ. Тогда надзиратель вынул миниатюрные воровские щипчики. Опустился на колени, повозился чуток и беззвучно повернул ключ в замке. Поднялся, отряхнул шаровары и шагнул в номер. На столе чадила свеча, и в ее отблесках угадывалась лежащая на кровати фигура. Вдруг из-за косяка высунулся ствол револьвера и уткнулся сыщику в скулу.
— Петр Зосимович, это я, Щукин, — поспешно сказал надзиратель. — Поговорить надо.
Ствол чуть подтолкнул незваного гостя вперед. Дверь закрылась, ключ в замке повернулся, и Форосков вышел на середину комнаты. Оружие он держал наготове.
— Иван Иванович? Странная у вас манера ходить в гости. Почему не постучали?
— Хотел проверить, насколько крепкий у вас сон.
— Проверить сон? Да я вашими мозгами чуть потолок не забрызгал! Не люблю я подобных шуток!
— Будет вам, — равнодушно буркнул сыщик, усаживаясь на табурет. — Ничего мне не угрожало. Такие, как вы, сначала думают, потом делают. Повторяю, нужно поговорить.
Петр присел на кровать, где лежала прикрытая одеялом его шинель. «Смит-вессон» он держал на коленях.
— Я не могу разрешить вам ограбление дома Селиванова. Откажитесь от него.
— Что так? Аль я хуже людей, что везде стоя пью? — ухмыльнулся «налетчик».
— Мародерство это, а не ограбление. Народ взбеленится: человек сына хоронит, а к нему воры лезут.
— Да плевать мне на всех! Момент уж больно удобный, потом такого не будет.
— Вам плевать, а мне нет. Мы с исправником и так на волоске висим. Из-за этого треклятого маниака губерния очень нами недовольна. Ревизор сегодня в обед заявится… Надо обождать.
Форосков нахмурился:
— Я понимаю, что со своим уставом в чужой монастырь не ходят…
— Правильно понимаете, — перебил его надзиратель. — Тут до вас люди жили и после вас жить хотят. Я запрещаю.
— Но мы же договорились!
— Я помню, о чем мы условились. Будет вам зорик. Хороший, жирный-наваристый. За городом, отсюдова в восьми всего верстах. Через две недели.
«Налетчик» задумался:
— Еще две недели в этой дыре… А какие гарантии?
— Гарантии в моем интересе. Но сейчас не ко времени. Уедет ревизор, Селиванов схоронит сына, и все успокоится. Я с одним пришлым господином завтра отлучусь в уезд, ловить того самого маниака. Если получится, тогда нам всем амнистия. Исправнику сойдет с рук любое происшествие в уезде. Тут-то вы и подломаете свой зорик. Посля того мы с вами честно делим дуван, и езжайте, куда хотите.
— Хорошо, Иван Иваныч. Имение — штука знатная. Там много добра можно намести. Договорились!
23. Золото камергера
Четыре человека сидели в кабинете Бекорюкова и уныло молчали. Одним был сам хозяин. Веером вокруг него расположились пристав Поливанов, сыскной надзиратель Щукин и находящийся в отпуску коллежский асессор Лыков.
— Ладно, к черту сопли! — объявил, наконец, штабс-ротмистр. — Ну, не нашли вы маньяка. Зато раскрыли убийство дьяконицы из Баков. Месяц уже, как следствие открыто, и никаких улик. А тут злодей доставлен на блюдечке и с уликами. Иван, я прикажу выдать тебе пятнадцать рублей наградных. Ты молодец.
Щукин иронически хмыкнул, но промолчал. Зато заговорил Лыков:
— Хорошо, конечно, что одним гаденышем меньше стало в лесах, но ловили-то мы не его! Давайте решать, что дальше делать. Есть же у вас какая-никакая агентура.
Пока исправник с городским приставом сокрушенно переглядывались, Щукин вдруг произнес:
— Агентура уже кое-что доложила.
— Иван Иваныч, ближе к делу! — оживился штабс-ротмистр. — Неужто ниточку дашь?
— Сейчас сами рассудите, ваше благородие. Целовальник из Шудского кабака рассказал: у Базилевского в поместье проживает посторонний.
— У Базилевского? — скривился поручик. — Ну и что с того? Мало ли к господину камергеру гостей приезжает?
— Гость уж больно особенный. По виду настоящий варнак. Жил все это время при хозяине, тайно. А второго дня явился к кабаку и стал там к бабе приставать. Что мимо шла. Крестьянин сделал ему замечание. А «гость» его за то ножом угостил!
— Ножом? — заинтересовался Бекорюков. — Кто же этот пылкий юноша?
— А неизвестно. Но Базилевский сразу прибежал на выручку. Сунул мужику сотенную бумажку да бабе пятнадцать рублей. Чтобы, значит, молчали. И увел варнака обратно в поместье.
— Любопытно… — глубокомысленно пробормотал Поливанов. — Сей камергер темная фигура. Давно следовало бы его проверить.
— А что в вашей лесотундре делает целый камергер? — поинтересовался Лыков.
— Иван Викторович Базилевский проживает в своем имении под негласным надзором полиции, — пояснил исправник. — Почему он удалился сюда из столицы — никто в точности не знает.
— Я слышал, что здесь замешана женщина, — вставил Поливанов. — А именно его, Базилевского, жена, Наталия Петровна. Я видел ее прошлым летом. Пикантная штучка! Говорят, она приглянулась одному из великих князей, и мужа решили… хе-хе… удалить. Чтобы не мешался. В результате он здесь, а она в столице. Очень удобно.
— А я слышал другое, — возразил штабс-ротмистр. — Что у Базилевского вышло столкновение с бароном Гинсбургом. На почве состязания амбициями. Иван Викторович потребовал у этого иерусалимского дворянина
[95]
удовлетворения, а тот с перепугу сразу побежал жаловаться государю. А поскольку Гинсбург личный банкир семейства Романовых, то выехать из столицы предложили не ему, а Базилевскому. Еще добавлю, что человек он вполне светский и с кем попало якшаться не станет.
— Значит, нужно срочно ехать туда, — заявил Лыков. — Знаю я этих светских людей! Не дай Бог повернуться к ним спиной… Что еще сообщает о нем ваш источник, Иван Иванович?
— Варнак проживает в Шудской даче уже второй или третий год. Человек беспокойный, дурного нрава. Пьет беспробудно. Но хозяин его тем не менее для чего-то держит. Причем возле себя, в главном доме. В деревню или еще куда до сих пор не выпускал. Они вдвоем шляются по лесам, что-то ищут.
