И, кивнув Большому Сохатому, Лыков быстро прошёл на кухню. Не обращая внимания на повара, подкрался к окну и осторожно выглянул в него.
— Смотри, вот он. Видишь? Здоровый-то какой…
Огромная фигура городового в форме, при шашке и револьвере, подпирала ворота. Подлинный гигант, на полголовы выше рослого Сохатого, он был, видимо, очень силен и потому охранял задний ход в одиночку.
— Сейчас я его отвлеку, а ты не мешкай, проскакивай в калитку. По улице идём тихим шагом, не привлекая внимания. Садимся только в третьего извозчика!
«Иван» стоял рядом, шумно дыша и уже не пытаясь спорить.
Лыков надвинул фуражку на глаза, прикрыл лицо козырьком и стремительно выбежал во двор. Городовой набычился и попытался схватить его за плечи, но не преуспел — титулярный советник ловко уклонился. Завязалась странная потасовка — «пёс»
[49]
махал огромными кулаками, а Лыков кружил вокруг него, словно в танце: сам не бил, но и не давал ударить себя. Большой Сохатый воспользовался моментом и прошмыгнул мимо дерущихся в калитку. Городовой выхватил свисток, но ко рту поднести его не успел: Алексей перехватил руку и держал. Верзила ухмыльнулся иронично и принялся подтягивать кулак с зажатым в нём свистком к себе. Не получалось… На усатой физиономии появилось удивление, потом она быстро налилась кровью. Городовой пыхтел, но одолеть противника не мог. Стал помогать себе второй рукой, но с тем же успехом. Лыков разжал, наконец, огромный кулак, вырвал оловянный свисток, смял его двумя пальцами и бросил под ноги. Гигант, тяжело дыша, смотрел на это действо, не в силах сопротивляться.
— Извини, дядя, так нужно, — проговорил Алексей и сильно толкнул городового в толстое брюхо — так, чтобы упал, но не убился…
Две фигуры не спеша вышли из калитки на пустую улицу и спокойно двинулись в сторону Смоленского кладбища. Через двести саженей сели в финские санки и велели поднять верх возка.
— Кажись, выбрались, Макарыч, — вполголоса сказал Алексей, внимательно наблюдая по обе стороны дороги. — Ты куда сейчас?
— Не знаю. Если они меня выследили, то в квартиру на Коломенской возврата нет. А там и деньги, и запасные паспорта. Мне бы хоть до ночи где прокантоваться, а там я к своим ребятам проберусь.
— Да, если их уже не взяли. Как раз в засаду придёшь!
— Спасибо тебе, Алексей Николаевич, — глядя прямо в глаза Лыкову, сказал «иван». — Если бы я виксатинового заделал, тут мне и амба. Того, во дворе, навряд ли бы совладал. И попался тогда с ментовской кровью на руках… Говорят, таких даже до суда не доводят, фараоны прямо в участке забивают до смерти. Прости меня, дурака, за гонор; я теперь твой должник.
— Ладно, сочтёмся. Сейчас надо тебя облебастрить. Поехали на Выборгскую сторону, на холерное кладбище, там и переночуем.
— Что за место?
— Я сам не был, но знаю, у Мишки-колбасника укрытие было в избе у шмирника
[50]
. После холеры уж пятьдесят лет прошло, хоронить там нельзя, место тихое, уединённое.
— Шмирник-то надёжный? Боязно идти так вот к незнакомому человеку. Может, лучше у тебя на Шпалерной пересидеть?
— Ко мне опасно, дворник заметит, донесёт. Пашка-Канонир сказывал: дед правильный, в ста водах вареный. Из ваших, из деловых, но на пенсионе. Зовут Пахом-Кривой. Восьмой десяток разменял, а в молодости, говорят, лихой был «хомутник»
[51]
. Договоримся. Дашь ему пентух
[52]
, так он тебя до второго пришествия скрывать будет. С деньгами я помогу на первый раз. А утром скажешь, где твои ребята обретаются, я их обойду осторожненько. Всё, пора менять извозчика!
Глава 12
Холерное кладбище
Они приехали на Куликово поле, когда уже начало темнеть. Сменили нескольких извозчиков, долго отсиживались в малоизвестном трактире на Охте. К пустому кладбищу днём лучше не соваться — подозрительно. Агенты сыскной полиции шарили по всему городу в поисках Большого Сохатого, и приходилось быть очень осторожными.
Выгрузив из санок корзину с провизией, двинулись по Старо-Муринской дороге. Чтобы ублажить сторожа, да и самим не скучать, мандры
[53]
купили много: тамбовский окорок, сало, ситный, круг страсбургской колбасы, мочёные яблоки, жестянки с сардинами и осьмуху водки.
Оставив слева обширное католическое кладбище, беглецы добрались до каменной полуразвалившейся ограды. Вошли в калитку и сразу же из глубины зарычала собака. В почерневшем снегу вела вглубь всего одна тропинка; зашагали по ней. Сугробы да высоченные деревья, меж которыми лишь кое-где проглядывали покосившиеся кресты. Пройдя саженей пятьдесят, обнаружили убогую сторожку, в единственном окне которой горел скупой свет.
Огромный лохматый пёс с лаем бросился на них. «Иван» застыл с опаской. Лыков, которого все собаки почему-то панически боялись, шагнул вперёд.
— Что, Полкашка, звонить будем или за ум возьмёмся? — властно спросил он.
Пёс сразу же лёг на снег и перевернулся, капитулянтски подставляя пузо.
Алексей протянул к нему руку, и Полкан принялся её подобострастно лизать.
— То-то же… Прощаю на первый раз. Пошёл вон!
Пёс мгновенно умчался в темноту.
— Ты как это сделал? — заинтересованно спросил Сохатый.
— Сам не знаю. Меня любят все кошки и лошади. А боятся волки, собаки и даже обходят бешеные быки.
— Я их понимаю, — хихикнул бандит и бодро стукнул в окно. — Эй, хозяин, принимай гостей!
Дверь быстро открылась и на крыльцо без шапки вышел старик: жёлтый, но ещё крепкий и жилистый, с длинными седыми космами и суровым взглядом. Сообразно кличке, он был кривым на один глаз.
— Кто такие будете и чего вам тута спонадобилось? — строго и безбоязненно спросил старик.
— Здравствуй, дед Пахом, — снял барейку Лыков. — Извини, что явились без спросу: нужда заставила. Пашка-Канонир сказывал, к тебе можно.
— А, Пашка… — помягчел сторож. — Ну, ежели от него — заходьте.
И впустил гостей в дом, немедля заперев дверь на засов.
Тесная, в одну комнату, сторожка была жарко натоплена. На столе стоял огарок свечи, рядом миска с квасной тюрей; одиноко лежала корка хлеба.
— Ты чего это, паря, с моим Шариком сделал? — спросил первым делом хозяин. — Я в окно глядел, да не понял. Он у меня всю округу в страхе держит, а к тебе сразу брюхом обернулся.
— Здесь твой волкодав, неподалёку. Побегает и вернётся.
