— Вот язви их в душу! — бандит грохнул кулачищем по столу так, что повалилась плошка. — Запамятовал; у меня же всей сорги семь рублей с мелочью. Давайте, раз такое дело, спать ложиться… Назавтра разберёмся.
Сторож постелил гостям на полу. Устраиваясь поудобнее, Алексей почувствовал, как что-то острое впилось ему в бок. Пошарил и вытащил из щели между половицами небольшой металлический предмет. Присмотрелся в полумраке — в руках у него был серебряный жетон размером в три четверти вершка. Жетон имел форму так называемого греческого креста, с прямыми симметричными полями. Одна его сторона была залита гладкой белой эмалью, а на другой пальцы ощущали какие-то цифры, выбитые пуансонами (кажется, 7 и 3). Сыщик хотел показать находку хозяину и поинтересоваться, что это такое и откуда взялось, но передумал. Засунул жетон поглубже в карман и быстро заснул.
Глава 13
Перед отъездом
Утром проснулись ещё затемно. Допили вчерашний чай вприкуску с колбасой, и Лыков отправился по сообщникам Большого Сохатого за подмогой. «Иван» дал ему четыре адреса, в том числе и своей «марухи». Сыщик решил начать с неё. Приехал на Пески, на Слоновую улицу, и из чайной напротив некоторое время наблюдал за указанным домом. Вроде бы всё было спокойно. Осмотревшись вокруг, Алексей поманил к себе пальцем испитого мужичонку в перепачканной поддёвке, уныло цедившего жидкий чай из стакана.
— Эй, купец! Хочешь на сороковку заработать?
Мужичок вмиг подскочил, сорвал с головы картуз без козырька:
— Чево прикажете, ваше степенство?
— Вон дом насупротив. По третьей лестнице живёт в квартире барона Розена в прислугах Фелицата Глистова. Вызови девку. Скажи — в чайной её кредитный дожидается. А то хозяева меня чегой-то не любят… Пятнадцать копеек.
— Сей же миг, ваше степенство. Глистова… как? Фелицата? Сей же миг!
Мужичок споро ринулся к двери. Выждав полминуты, Алексей вышел за ним следом, быстро прошмыгнул к ближайшему перекрёстку, встал за угол и принялся наблюдать. Только он это проделал, как из дома Глистовой выскочили четверо крепких мужчин, одетых в статское платье одинакового фасона, и стремительно ворвались в чайную. Понятно… Титулярный советник отшатнулся в переулок, поднял руку:
— Извозчик! В Чубаров переулок.
За полтора часа он объехал остальные три адреса Сохатого, и везде картина повторилась: повсюду стояли полицейские засады. Решив всё не спеша обдумать, Алексей зашёл в польскую столовую и заказал фляки и чай «с позолотой».
[74]
Лыков, как и многие петербуржцы среднего достатка, любил эти столовые за чистоту и недорогую, но вкусную кухню. С питанием бессемейному люду в столице всегда была морока. В ресторации не находишься, да и трактирные цены начали нынче кусаться. В кухмистерских держи ухо востро — того и гляди, потравят. Проживая на Шпалерной, сыщик платил за комнату в 12 квадратных саженей 24 рубля в месяц, имея утром и вечером за эту сумму ещё и самовар. Чай, сахар и булки добывал сам в ближайшей лавке; иногда приходилось довольствоваться одной отварной водой, без ситного. Жалования титулярный советник получал 104 рубля, да ещё 28 рублей столовых. Из жалования 6 % ежемесячно удерживалось в качестве эмеритурных начислений. Эти суммы накапливались на личном пенсионном счёте Лыкова; он должен получить их по выходе в отставку. Департамент полиции оплачивал своему чиновнику по особой статье свечи и дрова, но всегда не на полную потребность. Принадлежность к летучему отряду давала Лыкову прибавку в треть оклада жалования, что очень его выручало. Чины петербургского градоначальства загребают вдвое больше департаментских, к зависти последних. Пристав резерва городовых подполковник Шванк, силач и приятель Алекея по Атлетическому обществу, сильно поэтому переманивал его в свои помощники. Триста сорок целковых плюс казённая квартира! Но куда же Лыков от Павла Афанасьевича? Да и служба в последнее время стала у него лихая, интересная. То в тюрьму подсадят, то кавказских абреков ловить — а с ними не заскучаешь.
Промыкавшись первые полгода в столице, Алексей вошёл в стачку с тремя такими же, как он, молодыми холостяками. Мужчины отдавали по 35 рублей в месяц пожилой вдове коллежского советника, проживающей в доходном доме Роля на Спасской. Эта добропорядочная и аккуратная женщина готовила им за вложенные деньги ежедневный, сытный и вкусный обед из трёх блюд, с закусками и тестяным
[75]
. По воскресеньям добавлялось четвёртое блюдо — дичь или сиги. (Не забыть бы, кстати, занести ей деньги за март до отъезда!) С ужином было уже проще: Лыков покупал в зеленной лавке калёных яиц и ветчины и съедал их дома за самоваром. Из уцелевших денег он отсылал 20 рублей матери в Нижний Новгород; иногда, при наличии наградных, несколько больше. За вычетом всех указанных трат на руках оставалось не более 50 целковых. На эту сумму титулярный советник жил целый месяц, выкручиваясь, как мог. И ничего! Хватало даже на мелкие подарки Анюте, белошвейке с Итальянской улицы, которую Лыков завёл себе «для здоровья» год назад.
Известно, что ателье мод часто представляют из себя тайные дома свиданий. Скучающие богачки могут ускользнуть от своих надоевших, но ревнивых мужей только к портнихе. А там, в отдельной комнате с запорами, уже заставлен закусками и вином стол, и дожидается приятный знакомец. В углу за ширмами остывает кувшин с горячей водой, и таз приготовлен, и полотенце — всё это хозяйка ателье вставит потом в счёт за очередное платье. Насмотревшись на такие вольности, молодые белошвейки, которых у каждой «мадам» до дюжины, делаются весьма раскованы в поведении. Но, как честные девушки, они ищут себе не случайного клиента с трёшницей в потном кулаке, а милого дружка. И денег не берут, а принимают только подарки, всегда скромные (им дорого внимание). В столице по полицейской статистике проституцией занимается под десяток тысяч женщин, и каждая вторая из них болеет или болела сифилисом. Для одиноких, но разборчивых мужчин, как Лыков, белошвеки — лучший выход. Они не шляются с кем попало, а хранят верность своему дружку, пока тот сам не простится (обычно это происходит из-за женитьбы «воздахтора»). Весёлые, не думающие о завтрашнем дне, чистоплотные, не жадные и требующие только приветливого обращения, столичные гризетки созданы для лёгкой любви. (Правда, они и делают основные «поставки» в приюты для подкидышей…) Толстый богатый купец никогда не заполучит себе такую девушку — она не продётся, сколько ни предлагай. А стоило только Лыкову сложить пирожком пятак, оброненный Анютой в Александровском саду — и она сразу же в него влюбилась. Сильный, порядочный, ни с кем не повенчан — что ещё надо?
Алексей при знакомстве выдал себя за конторщика биржевой артели. Всё лето они встречались по воскресеньям у него на квартире. Осенью, когда открылись увеселительные заведения, начали ходить в комедию, в цирк и изредка в танц-классы. Последние Лыков терпеть не мог, но Анюта очень любила танцевать, и он поддавался на её уговоры. В заведении Самолётова (бывшем Марцинкевича) публика сделалась совсем уж неприличной. В первый же вечер Лыкову пришлось спустить с лестницы двух пьяных приказчиков; на следующий раз выбить зубы какому-то маниаку, задравшему тростью подол на барыне. После этого они взялись посещать «Орфеум» на Владимирской улице, в доме купца Кулебякина. За вход там брали аж по рублю с человека, предлагая танцы с буфетом, пение на разных языках и даже гимнастические упражнения. А однажды зашли в Русский семейный сад Егарёва, что на Офицерской, и там оказалось лучше всех. Шансонетки, шансонетки и шансонетки — на любой вкус, такие же молодые и весёлые, как и подружка Алексея. Притом артисты все отборные и умеют себя вести.
